2. ＂Секта перховцев＂ и монашество в миру ⧸⧸ Дедушка и смерть. Житие Михаила Новоселова

Дедушка и смерть. Епископ Григорий Лурье. Житие Михаила Александровича Новоселова. Глава секты Перховцев и Монашества Миру. Обстоятельства просто выталкивали Новосёлова в сельскую жизнь. Уже в 1888 году он покупает земли в селе Дугино Тверской губернии, неподалёку от родового поместья, где жили его дед и мать. Там создаётся сельскохозяйственная община толстовцев. Журналисты назовут её членов «перховцами» по названию ближайшего к ней села Перхово.

В её основном составе периода расцвета 1889 года было 5 человек, 3 мальчика и 2 девочки, 23-25 лет. Впоследствии все они так или иначе отдалились от толстовства, но ни у кого, кроме Новоселова, не осталось острого интереса к религии. Ставилась задача создать самоокупаемое крестьянское хозяйство среднего достатка и помогать образованию окрестных крестьян. Параллельно аналогичные эксперименты были поставлены толстовцами в других местах России, в том числе и в Тверской губернии. Несмотря на энтузиазм молодости, экономическая сторона дела не заладилась. В этом смысле община перховцев, будучи одной из первых, не оказалась одной из лучших. Это и подобные ей общины доказали, что для городского жителя переход к сельскому хозяйству возможен лишь в качестве редкого исключения. На этом интерес самого Толстого к подобным экспериментам иссяк.

Как водится, общине перховцев достались и иные трудности, помимо личной неприспособленности общинников к крестьянскому труду. Развалу общины много содействовал один молодой человек, как сказали бы теперь, нарциссического склада, который присоединился было к основному составу. Да и в этом основном составе не все было хорошо со здоровьем, психическим в том числе. Община закрылась приблизительно весной 1891 года, примерно тогда, когда одного из основных ее членов пришлось поместить на несколько месяцев в психиатрическую лечебницу. Новоселов ещё немного пожил в другой общине, но вскоре оставил этот род деятельности. Бывшие перховцы ещё успели поработать на голоде – это термин толстовцев той поры – зимы-весны 1891-1892 годов в Рязанской губернии, где толстовцы развернули бесплатные столовые. Деятельность общинников поначалу взбудоражила журналистов, а через них полицию. Но никаких причин им мешать у полиции не оказалось.

Они достаточно хорошо умели мешать себе сами. Такова была внешняя канва перховской истории. Как водится, её внутренняя канва была намного важнее. Новоселовская община была заодно и экспериментом в том жанре, который в 1920-е годы назвали бы «монастырь в миру». Для Новоселова лично этот момент был в числе самых главных. Еще в 1887 году у него обозначилось по поводу семьи и личного имущества расхождение с Толстым, подробно обсуждавшееся в их переписке. Новоселов смотрел в поведение Толстого непоследовательность. Зачем он сам, проповедуя аскетический образ жизни, сохраняя за собой огромный капитал и живет совершенно лишней графиней?

Толстой, впрочем, и сам гораздо раньше начал терзаться от этого противоречия, и поэтому отвечал Новоселову кротко. Нам сейчас известно, что последняя попытка разрешить это противоречие привела Толстого сначала в Шамордино, а потом на станцию Остапова. Новоселов принадлежал к тому поколению религиозно ищущей молодежи, которое неизбежно должно было подрасти после людей со сложной биографией в скетическом смысле – Константина Леонтьева и Владимира Соловьева. Для славянофилов, не только старших, барский уклад семейной жизни оставался непререкаемой и обычно даже неосознаваемой аксиомой. Странность этого на фоне декларируемой приверженности к традиционному православию бросалась в глаза герцену, но не им самим. Только супруги Киреевские отошли от этого стандарта, посвятив себя сотрудничеству со старцем Макарием Оптинским в деле перевода и издания творений святых подвижников, но одновременно и уйдя с общественной сцены. Для следующего поколения религиозных властителей и младёжных дум Достоевского и Толстого, при всём их различии, проблема совмещения или несовместимости семьи и духовного поиска была в центре их всех произведений и, разумеется, не получила не только простого, но и вообще никакого решения. Леонтьев и Соловьев были в этой новейшей истории русской мысли первыми.

Опять же, при всём их различии. Кто сказал, что чёрное – это чёрное, а белое – это белое? Не надо путать духовное с семейным, хотя они имеют друг на друга большое влияние. Духовное должно быть первым, и это оно должно определять, что делать с семейным и сексуальным, хотя обычно у людей бывает наоборот. На следующем этапе должны были явиться молодые люди, у которых просто не дойдут руки до семьи, так как открывшиеся им, вставшим на плечи гигантов, горизонты духовных поисков поставят перед ними слишком много гораздо более значимых проблем. А также, разумеется, вместе с ними должны были появиться молодые люди и в точности противоположных взглядов, которые, оставаясь на религиозной почве, будут атаковать историческое христианство со стороны его семейной и сексуальной морали. Это сделает Розенов, к которому мы еще вернемся, так как и он окажется в кругу друзей Новоселова. Новосёлов с самого начала своей сознательной жизни был таким молодым человеком, которому важно узнать только то, как правильно верить в Бога и жить по этой вере.

Он совершенно не планировал даже создания семьи, не говоря уж о том, чтобы вести скотский образ жизни, который тогда называли «холостяцким». Семья – слишком ответственное и трудоёмкое занятие, чтобы посвящать ему себя, не имея по-настоящему сильной мотивации. Может быть, стоит сказать тут, чтобы потом не возвращаться, едва ли нужно доверять сообщению Валерия Дмитриевны Пришвиной, урождённой Лёрка, водовыписателя Михаила Пришвина, о кратком периоде послушничества Новосёлова в некоем неизвестном монастыре, в результате которого он понял, что жизнь в монастыре не для него. Никакими другими данными это не подтверждается, хотя, по правде сказать, где-то от 1893 года, когда расставание с Толстовством еще не было окончательным, и до 1901 года данных о Новоселовье не так уж много. Теоретически, нашлось бы время и для монастыря. Всё же более вероятно, что поводом для этих слухов стало переселение Новосёлова в Данилов монастырь в Москве в 1918 году, где он, видимо, планировал остаться навсегда и быть там похороненным. Мы вернёмся к этому ниже, когда будем обсуждать вероятность факта принятия Новосёловым монашества. Мемуары Пришвиной «Невидимый град» рисуют Новоселова с очень близкой дистанции и очень ярко.

В 1924-1927 годах ей действительно привелось довольно много общаться с ним, находившимся тогда на нелегальном положении, и даже временами жить рядом. Встретившись с ним 25-летней девушкой, она тогда же признала его за святого и оставалась при этом убежденной всю жизнь. Поэтому её воспоминания тяготеют к агиографическим топосам, то есть к некритическому воспроизведению тех слухов, которые клубились вокруг Новоселова, если эти слухи совпадали с её личным представлением о святости. Так и в этом случае, если не монах, то пусть хотя бы послушник. В то же время в некоторых вопросах у нее осталось поразительное непонимание Новоселова. Это не только обращенные якобы лично к ней слова Новоселова о том, что отделение от митрополита Сергия Строгородского – это раскол, в действительности как раз Новоселов был главным архитектором этого якобы раскола. Также это абсолютное непонимание принципов монашества как такового и монашества в миру как его частного случая. В 1920-е годы многие молодые люди, верующие, но совершенно не настроенные на монашество, не понимали своего действительного душевного расположения.

Под влиянием скорбных обстоятельств тогдашней церковной жизни они иногда пускались во всевозможные эксперименты, как с монашеством, так и с особыми венчанными браками. Такие особые браки не предполагали обычной супружеской жизни и даже иной раз имели своим продолжением одновременный тайный монашеский постриг обоих супругов. Но при этом супруги испытывали и культивировали в себе совершенно не подобающие монашеству, но зато подобающие супружеству аффективные расположения. Автобиография Пришвиной тут даёт много поучительного материала, включая историю её двух состоявшихся и одного не состоявшегося замужества в течение только 1920-х годов. Пришвиной она станет гораздо позже и уже в результате нормального замужества, правда, в возрасте 41 года. Глава «Кое-что таинственное» и «Тень Леонтьева». Отход Новоселова от толстовства нужно датировать 1892-1893 годами, но подробностей мы не знаем. Элементы критического отношения к толстому, как мы отчасти видели, имелись и раньше, но они не приводили к разрыву.

Так, к концу 1880-х годов относится история, переданная в мемуарах Сергея Николаевича Дурылина в своем углу. В 1910-е годы представитель младшего поколения родился в 1886 году новоселовского кружка ищущих христианского просвещения, но идейно более зависима от Павла Флоренского, нежели от Новоселова. Дурылин рассказывает, со слов Новоселова, как Толстой перебирал с учениками мыслителей древности – Конфуции, Лао-цзи, Будда, Сократ. И кто-то спросил его, кого из них он хотел бы встретить лично. Толстой кого-то назвал, и тогда Новоселова спросила с удивлением «А Христа разве вы не желали бы увидеть, Лев Николаевич?» Лев Николаевич отвечал резко и твердо «Ну уж нет». Признаюсь, не желал бы с ним встретиться. Пренеприятный был господин. Сказанное было так неожиданно и жутко, что все замолчали с неловкостью.

Слова Льва Николаевича, Авва, так называли Новоселова в 1910-е годы, запомнил точно именно потому, что они резко, ножом, навсегда резанули его по сердцу. Тем не менее, и после этого разговора Новоселов еще несколько лет оставался толстовцем и не веровал в божественность Христа. В письме к Толстому от 1893 года Новоселов сетует на невольно доставленные им огорчения, очевидно, из-за идейных расхождений с Толстым. Но то же самое письмо показывает все еще сохраняющуюся вовлеченность Новоселова в круг толстовцев. Данных о том, когда именно и при каких обстоятельствах Новосёлов стал православным, то есть присоединился к церкви, у нас нет. Судя по косвенным признакам, это произошло не позднее середины 1890-х годов. Будучи крещённым в младенчестве, Новосёлов должен был быть принят из толстовства через таинство покаяния – исповеди, в котором он должен был покаять со своей принадлежности к толстовству. Это был неизбежно вполне определенный и формальный момент, который имел точное время и место, и к которому Новоселов наверняка готовился достаточно долго, обсуждая в это время с кем-то из православных лириков и мирян чисто технические вопросы будущего присоединения.

К сожалению, мы ничего не знаем о православных контактах Новоселова в этот период. Можно только сказать, что на его сближение с православием повлиял Владимир Соловьев, с которым как раз тогда Новоселов начинает близко дружить. Соловьёв ещё с 1880-х годов был известен своей полемикой против Толстого. Однако Соловьёв сам мало что знал о православии с этой технической стороны и вообще в начале 1890-х годов был всё ещё довольно далёк от самого себя времени легенды об Антихристе. Весьма содержательно еще одно свидетельство, сохраненное Флоренским, которое ссылается на устное сообщение Новоселова, но, увы, не дает никакой датировки. Новоселов как-то спросил, но есть же, Лев Николаевич, в жизни кое-что таинственное? Толстой ответил, раздраженно напирая на каждое слово, ничего такого, друг Михаил, нет. Понятно, что Новоселов, в конце концов, все-таки решил, что есть.

Менее очевидно другое. Что же именно есть? Эпоха представляла два диаметрально противоположных ответа, сформулированных старшими. Один был дан Константином Леонтьевым, другой Владимиром Соловьевым, и мы обсудим оба чуть ниже. Особенностью Новосёлова стало то, что он выбрал Леонтьева, но шёл к этому выбору после дам Соловьёва. Поддаваясь посмертному влиянию Леонтьева, Соловьёв перерастал сам себя, а уж Новосёлов, как водится, перерастал учителя. Впрочем, связь Новоселова с Леонтьевым не ограничивалась посредничеством Соловьева. С середины 1890-х годов Новоселов сближается с одним из самых преданных учеников Леонтьева и своим ровесником, родились в один год, московским священником Иосифом Фуделем.

Вскоре они начнут сотрудничать в издании актуальной для интеллигенции религиозной литературы. Фодель впоследствии издаст старое традиционное собрание сочинений Леонтьева, и до самой своей смерти в 1918 году будет считаться главным хранителем его наследия. Фодель, однако, не имел леонтьевской харизмы, и, может быть, вернее было бы его сравнить не с самим Леонтьевым, а с одушевленным музеем Леонтьева. В таком случае, если продолжить сравнение, Новоселов вышел бы новым воплощением Леонтьева, причем как чисто аскетически-религиозной, так и религиозно-политической составляющей его натуры. Правда, Новоселов никогда не будет всерьез интересоваться мировой политикой. И даже внутренняя политическая ситуация в России будет его интересовать только в духовных аспектах. Но ведь Леонтьева вся мировая политика интересовала только в духовных аспектах. Собственная связь с Леонтьевым осознавалась Новоселовым как нечто важное.

Достаточно сказать, что он зарезервировал для себя то могильное место на кладбище Гефтиманского скета неподалеку от Троица Серговой Лавры, которое мы теперь знаем как могилу Василия Розанова. Это по соседству с могилкой Леонтьева, настолько близко, что удобно служить панихиду по ним обоим сразу. Когда-то это место Новосёлов зарезервировал для себя, но в 1919 году, когда Розанов умер, сподубившись христианской кончины, исповедавшись и причастившись у своего общего с Новосёловым друга священника Флоренского, друзья покойного решили похоронить его на этом новосёловском месте. Впрочем, Новосёлов в то время подолгу жил в Даниловом монастыре в Москве и надеялся похорониться там.