19. Ссылка. Последние годы ⧸⧸ Вятский исповедник： святитель Виктор Островидов

Ссылка. Последние годы жизни. Лагерный срок заключения у владыки Виктора кончался весной 1931 года, но его не освободили, а приговорили к высылке. С Соловецкого острова на материковую в кавычках командировку «Майгуба» он был отправлен, по свидетельству Андреевского, еще осенью 1930 года. Весной 1931 с владыкой виделся там Алексей Ростов, и позднее он вспоминал, что епископ Виктор доканчивал свой срок на Майгубе счетоводом, а в ноябре 1931 года был отправлен этапом в Северный край. Скорее всего, это произошло раньше, так как по окончании трехлетнего срока заключения, уже в апреле 1931 года, Владыка был приговорён к ссылке в северный край на три года. Известно, что его везли по реке Печора, так что в любом случае это должно было быть не поздней осенью, а в судоходный период. Путь был далёкий – из Архангельска по Белому и Баренцеву морям, до устья Печоры и дальше вверх по течению, до впадения в Печору реки Цильма.

Привезли владыку в местечко усть Цильма Коми области Северного края. Это было хотя и отдаленное, но отнюдь не заброшенное и незахолустное место. Центр Печорского уезда. Огромное, с вековыми традициями село, растянувшееся на несколько верст по берегу реки Печоры. Добротные северные двухэтажные дома, крепкие хозяйства, спокойные, работящие люди, в большинстве своем потомки старообрядцев, хранившие во всей строгости обряды и обычаи своих предков, однако при этом не потерявшие и типично русской общительности, и благорасположенности к людям. Село еще жило своим прежним укладом, хотя строительство новой жизни началось и здесь. По всему району организовывались колхозы со всеми печально известными насилиями над крестьянством. Сама Усть-Цильма была переполнена политическими ссыльными, которые для неё не были новостью, поскольку и в царское время сюда ссылались именно политические.

Но в таком количестве и в таком составе жители Усть-Цильмы их ещё не видели. Как только причалили и выгрузились на пристань, Владыка к своей радости увидел знакомое лицо. Это был протаерей Иоанн Фокин, тот самый благочинный Пятого благочиннического округа, который приезжал к нему в глазах еще в конце 1927 года и одним из первых поддержал Владыку вместе со всем своим округом. Отец Иоанн уже второй год был в ссылке в Усть-Цильме и он сразу же помог устроиться Владыке, да и так, что и желать нельзя было лучше. Он привел его к своим духовным чадам, ссыльным из Пермской области, монахини Ангелине и инокини Александре. Сначала они были в Шарканском монастыре Сарапульской Волости, куда матушка Ангелина пришла после закрытия ее Тамаровского монастыря, располагавшегося рядом с селами Баклуши и Большая Соснова в Пермской области. В Шарканском монастыре матушка Ангелина познакомилась с Александрой. Когда и этот монастырь закрыли, они вместе вернулись в Пермскую область и поселились в селе Баклуши.

В это время Ангелина приняла монашеский постриг. В Баклушах они прислуживали в церкви, матушка Ангелина знала службу и была уставщицей. Церковь в селе была связана с викторианцами Пермской области. Священник церкви посещал Екатерининскую церковь в Сивинском районе и беседовал со священником Петром Старицыным, который вместе со своим приходом, как и другие священнослужители Пермской епархии, в 1928 году отошел от Пермского епископа Павлина и присоединился к епископу Виктору. В 1929 году начались аресты. Сначала взяли священников, а потом и монахиню Ангелину, инокиню Александру и еще нескольких молодых церковниц. Матушка Ангелина вспоминала, когда колхозы-то стали, а село богатое, у каждого жнеека косилка своя, пришли, священников забрали, церковь закрыли. Сказали, из-за вас в колхоз не идут.

Всех семь-восемь человек арестовали. Все в церкви прислуживали. Еще два священника было. Священников сразу отправили. Отец Павел, больно уж он был ревнитель такой, даже бесноватых лечил. Всех в ссылку. И многих других арестовали. Когда отправляли, недели две сидели в церковной ограде.

Посреди двора стояла плита. Александра все кипятила чайник и всем разливала. Спали где придется. Все церковные. Такие люди. Там были монахи Серафим и Авель, которые по десять или по двадцать лет провели в лесу. А выдали их охотники. Выслали их в Усть-Цильму.

Везли сначала до Архангельска, а оттуда потом на пароходе. В Усть-Цильме они познакомились с викторианским священником, отцом Иоанном Фокином. Он стал их духовником. И вот теперь познакомились и с самим епископом Виктором. Матушки со всей душой приняли владыку и в дальнейшем разделили с ним все тяготы ссылки до самой его кончины. Благодаря им стало известно о последних годах жизни владыки Виктора. К сожалению, их рассказы не записывались и сохранились лишь в памяти близких, с неизбежными при этом неточностями и потерями бесценных подробностей. Цитата.

Отец Иоанн заходил к ним в дом, где они жили. И вот как придёт пароход, а пристань-то рядом с домом, они ему «Батюшка, пойди-ка, поищи, может, там кто знакомый есть». И вот как-то он пошёл, а там епископ Виктор, как раз приехал и квартиру ищет. Приходят они, и отец Иоанн Александре говорит «Ну вот, привёл. Больно-то ты просила, вот и привёл». Вятска – это простота. Да вот и Владыка Виктор говорил, он везде служил, а вот нет у нас в России таких людей, как в Вятке. Простота очень была, как говорят.

Ой, да Вятский Иван семеро одного не боятся. Да, вот такие всякие про народ Вятский прибаутки, как будто он глупый. А это не глупость, а простота сердца была. И Владыка об этом же сказал. И в Вятке его полюбили. И вот так три года прожили они в Усть-Цильме, жили они в домике у пристани, хозяева занимали первый этаж, а они помещались на втором. Так и молились. Владыка служил.

Сыльных было много в Усть-Цильме, и духовенство тоже. Хлеб выдавали по карточкам 200 грамм в день. И все. Они мукой брали. Иногда, когда шпана карточки продавала, отец Иоанн покупал. Хлеб был привозной. Если подвоза хлеба не было, голодали. Как-то пришел монах Серафим и просил «Матушки, хлебца бы».

Они отрезали кусочек от хлеба, который из последней муки испекли. Он съел и говорит «Я поел, а Авель-то нет». Они отдали ему все. Он прямо зарыдал «Господи, воздай им, Господи, воздай им за их доброту». Как-то весной не было хлеба, и ссыльные с голоду умирали на улице. Александра рассказывала, я травки насобираю, комочки сделаю, молочка чуть налью, да пойду поугощаю, которые живы. Так вот Маненька помогала. Молочко у них было.

Хозяева, в доме которых они жили, держали пять коров. Летом они переправлялись с ними на другой берег Печоры, а одну оставляли, нетеленную. Александра за ней ухаживала. Вот молочко-то и было, вспоминали матушки. Владыка молочко любил, сывороточку. Ничего ведь нет, так её в чаёк добавят, и хватит. Любил чаёк с молочком. Так ели картошечку пожиже, да молочка добавим, если есть.

Картошку сажали. Раньше там только мясо и рыбу ели. Сыльные всё большие огороды стали сажать. И морковку, и свёклу, и лук. Ещё сети вязали рыбакам, шили. Так вот и пожили. В то время Владыку в тюрьму брали, помучили его. Конец цитаты.

Епископ Виктор был арестован в ночь на 13 декабря 1932 года и утром того же дня вместе с десятью арестованными отправлен этапом в город Сыктывкар и заключен в местную тюрьму. 22 декабря Владыка был допрошен. Кратко рассказав свою биографию, он заявил Причину настоящего ареста ничем объяснить не могу, так как преступление за собой не чувствую. По своим религиозным убеждениям являюсь последователем Патриарха Тихона. Обновленчество и Сергиевщины не признаю. В тот же день Владыке Виктору было предъявлено обвинение в том, что, проживая на территории Усть-Цилимского района, он якобы входил в монархическую контрреволюционную группировку которая под видом религиозных предрассудков ввела контрреволюционную работу против мероприятий советской власти. Это же обвинение было предъявлено и другим арестованным в Уссильме ссыльным, четверым священником и шести мирянам. Следователи раскручивали громкое дело, писали роман, доказывая преемственность создаваемой ими контрреволюционной монархической организации с существовавшим до революции беломорско-карельским обществом Михаила Архангела, а во время гражданской войны в 1918-1920 годах с патриотическим обществом и союзом духовенства.

Инициатором создания контрреволюционной организации называли ссыльную Екатерину Ивановну Поварову. которая организовала материальную помощь ссыльным через знакомых в Архангельске. Её переписка с епископом Аполлосом Рожаницыным, благословившим её деятельность, Анной Васильевной Моргуновой, старостой Центрального Храма и активными прихожанками Еленой Константиновной Вишняковой и Екатериной Окиндиновной Цветковой, отправлявшими помощь с Сыльным в Усть-Цильму, была достаточной для привлечения их к групповому делу как участников контрреволюционной группы. Эпископа Полос, Вишнякова и Цветкова были арестованы в Архангельске в конце января – начале февраля 1933 года. Маргунова успела скрыться и была объявлена в розыск. Многие «свидетели» На допросах подтвердили, что из Архангельска, по указанию обвиняемого епископа Аполлоса Ржаницына, приезжали его прихожанки в Уст-Цильму и привозили деньги, продукты и одежду в помощь административно-ссыльным священникам и мирянам, как страдающим за религию. Свидетели и некоторые обвиняемые дали показания об активной агитации ссыльных за выходы из колхозов из-за отказа от работ на лесозаготовках, у распространения ими провокационных слухов. Мария Нурамская была обвинена также в умышленной выдаче административно-ссыльных справок об освобождении от работ, посредством чего она якобы систематически ослабляла рабочую силу.

Основные сведения для версии следствия дали на допросах обвиняемые священники. Нечаев поименно перечислил, по его словам, безусловных участников нашей контрреволюционной группировки. Десять человек в Усть-Цельме, в их числе и Островидов Виктор Александрович, и пять человек в Архангельске. Никольский подробно расписал по пунктам практическую контрреволюционную деятельность участников нашей группировки. И эти пункты дословно были приведены в обвинительном По-видимому, таких же показаний требовали и от епископа Виктора. Но владыка не признал себя виновным и категорически отказался участвовать в написании романа, выдуманного следствием. В своем заявлении в полномочное представительство ОГПУ по Северному краю от 1 августа 1933 года епископ Виктор писал. «В процессе следствия для меня выяснилось, что возбуждённое против меня обвинение есть самый гнусный, злостный шантаж, устроенный надо мною бывшими священниками – Богдановым, Кулагиным, Никольским и Нечаевым, с которыми я лично не был знаком, а поусть цельми они известны были как секретные сотрудники местного ОГПУ.

Причина этого шантажа их надо мною мне неизвестна, но так как он был упорно и настойчиво поддержан и производившим следствие гражданином Ил Суковым, то я и решился написать это заявление. Мои письменные показания по данному делу, каковые я сделал по предложению следователя гражданина Сикацкого, были уничтожены при мне следователем Ил Суковым. Все же следствие самого гражданина Илсукова сводилось к бессмысленным издевательствам над личностью человека. Закончилось это следствие двумя личными ставками меня с вышеупомянутыми Богдановым и Никольским, показания измышления которых были ужасны, а под пером следователя эти показания превратились во что-то чудовищное. Как бы в успокоении меня или своей совести Богданов пред личной ставкой заявил мне, что приходится прибегать к вытумкам, чтобы облегчить сидение. А Никольский после ставки, схватившись за голову, идя впереди меня и обращаясь ко мне, повторял «Негодяемы! Негодяемы!» На предложение следователя Елсукова подписать протокол я только заметил. Вы подписали эту гнусность и вы можете ввести в обман посторонних людей, но будет вам стыдно смотреть хотя друг другу в глаза» с Никольским.

На это следователь ответил «А вам не стыдно было при царизме обманывать народ и шить себе ряски?» Через три недели после очных ставок 20 февраля 1933 года Владыка Виктор был вызван к следователю Илсукову который объявил ему об окончании следствия и предложил расписаться на документе. Когда же Владыка вернулся в камеру и рассказал об этом, то первый же вопрос с окамерников привел его в сильное замешательство, о чем он написал в своем заявлении. Не было ли выше моей подписи еще что-либо написано или не осталось ли выше подписи белой незаполненной бумаги? которое уже как бы от моего имени может заполниться. В связи с этим Владыка в своем заявлении вопрошает. Так неужели представитель высшей власти может быть способен на такой подлог мошенничества? Тогда к кому же обращаться гражданам за правдой? Это будет уже тогда не жизнь, а безысходный кошмар жизни.

Такого очевидного подлога мошенничества все же осуществлено не было. и в обвинительном заключении по делу указывалось, что Островидов свою вину отрицает, но изобличается показаниями Нечаева, Никольского и других. 23 марта 1933 года арестованным было предъявлено обвинение как участником контрреволюционной группировки, занимавшейся антисоветской деятельностью. Епископ Виктор вместе с шестью заключенными конкретно обвинялись в том, что являлись активными участниками контрреволюционной группировки административно-сцильного духовенства и церковников в селе Усть-Цильма. b. Принимали участие в проводимых руководством группировки групповых сборищах, где вырабатывались общие методы и тактика контрреволюционной работы. v. Вели в массах крестьянства повседневную антисоветскую направленную к срыву проводимых советской властью мероприятий.

Г. С целью укрепления пораженческих настроений распространяли провокационные слухи о неизбежности войны и гибели советской власти. 10 мая 1933 года епископ Виктор был приговорен к трём годам ссылки в Северный край и отправлен обратно в Усть-Цилимский район. Когда он прибыл туда, неясно, но не менее трех месяцев Владыку еще продержали в тюрьме. Приведенное выше заявление от 1 августа 1933 года он написал в следственном изоляторе Сыктывкара. В своем письме в политический красный крест Владыка Виктор также указывал, что провел в тюрьме восемь месяцев. И по рассказам матушки Ангелины и Александры В Усть-Цельму Владыка вернулся не ранее осени 1933 года. Они ждали его и не знали, что и думать.

Цитата. Все ждали, думали, куда же он делся, а у самих-то срок давно кончился. Наконец получили письмо, где Владыке писал, что, возможно, скоро увидимся. Потом рассказывал, в тюрьме, когда был, как-то выносил из камеры помойку выливать. Вдруг видит у забора, где будка охранников, под будкой на земле лежит дощечка. Нагнулся, а охранник молодой соскочил, достал и передал Владыке. Он ее обернул к себе. Ой, да икона, икона Спасителя, копия с чудотворного образа из Свято-Троицкого Стефано-Ульянского монастыря усть-Сысольского уезда.

Владыка принес в камеру и молился. Ты мне, где не ведал, явился, так походатуйствуй за меня. И вот вскоре его освободили. После тюрьмы Владыко с другими ссыльными священниками отслужил на квартире ссыльного священника Николая в Архангельске несколько литургий. Какая радость нам! И иконушка-то тогда с нами была, говорил Владыко. Пришел с такой радостью. Мало он уже после этого жил.

Приехал опять в Усть-Цильму. Там же священники нажаловались. Ай, да вот Островидов! Ему опять рыбу несут, и все. И вот его в Нерицу отправили. Тридцать километров от Усть-Цильмы. А в Нерице народ такой был, безбожный. Вот они и думали, что вот там никто ничего ему не даст.

Пришел владыка такой печальный. Ну, куда еще вас, владыченька, куда еще? Да вот, в Нерицу. Ну так что, мы ведь теперь свободны, батюшка. Мы теперь не оставим вас. Хоть куда вас пошлют. Он так обрадовался. В Нерицу посылки-то ему не шли.

Авиацкие ему все время посылали. А в Нерицу-то они уж не придут. И Ангелина-то оставалась в Усть-Цильме. Александра с ним уехала. Пустили их в дом. Сосед коммунист, за заборкой только жил. У него там патефон постоянно, громко-громко. А Владыка взял, да и перекрестил стенку-то.

И этот патефон упал. И все. Больше ни-ни. Владыка боялся еще, как узнает. Вот мне будет. А как узнают? Упал и упал. И не подчинили.

И не орал уже. В Нереце за два с небольшим месяца до кончины епископ Виктор написал письмо в политический Красный Крест. Это последний из дошедших до нас писем святителя, причем в подлиннике. В письме владыка Виктор просил Екатерину Павловну Пешкову, возглавлявшую Помполит, помочь в его тяжелом положении. Он писал, что страдает с 1922 года, что за это время провел 22 месяца в тюрьме, три года в концлагере на Соловках, полтора года в высылке, один месяц на свободе, а всё остальное время в ссылке. Последний раз писал он, осуждён был в 1928 году в мае месяце в концлагерь на три года за отказ от признания известной декларации митрополита Сергия и отказ от него как главы православной церкви. В 1931 году лагерь был заменен ссылкой в распоряжение полномочного представительства Северного края, город Архангельск, на три года. Срок этой ссылки кончается 4 апреля сего года, но я не могу получить освобождение.

И вот почему. В прошлом году четыре бывших священника, с которыми я не был знаком, устроили надо мной шантаж. объявив меня соучастником какой-то их мифической организации. Сущность этого шантажа и следствия по поводу его я кратко изложил в своем заявлении в полномочное представительство Северного края, копию которого присем прилагаю. Возмутительно и до крайности омерзительно для меня то, что я, отрицающий по своим религиозным убеждениям всякое участие, как вообще, православной церкви, так в частности, свое личное участие в каких бы то ни было земных интересах жизни, не только пострадал по этому делу, восемь месяцев в тюрьме в Сыктывкаре, но и получил еще новый срок ссылки, а упомянутые организаторы освобождены. Ведь так поступать, значит, никогда не выпустить человека на свободу. А между тем, дело жизни идет к старости. Здоровье крайне надорвано и требуется лечение.

Письмо подписано 23 февраля 1934 года. Почтовое отделение Усть-Цильма. Оно было отправлено из Усть-Цильмы матушкой Ангелиной в Москву, пришло, вероятно, уже после кончины владыки. В архиве Помполита оно было зарегистрировано 4 мая 1934 года. Восьмого мая последовал краткий ответ, отпечатанный на машинке сообщение за подписью Михаила Львовича Виновера, помощника Пешковой. В ответ на Ваше обращение сообщаю, что для ходатайства о пересмотре Вашего дела Вы можете прислать нам недлинное мотивированное заявление на имя ОГПУ с указанием времени и места вашего ареста. Заявление мы передадим и о результате вас уведомим. Это сообщение было отправлено по адресу Почтовое отделение Усть-Цильма, область Коми, до востребования Островидову Константину Александровичу.

В августе 1934 года оно вернулось обратно в Москву с неровной надписью на конверте «Возвращается за смертью адресата». О кончине Владыки рассказывали матушке. Недолго он пожил в Нирице, только пять месяцев. В конце апреля монахиня Ангелина получает письмо. Владыка пишет. Мать Ангелина, приезжай. У нас на этой неделе было томление сердца. Втроём, может, нам полегчает-то, будет как-то пережить-то.

В субботу она приехала, в понедельник он умер. Приехала он был в сознании. Священник там был. Всё следил, послали ли за ним. Следил, где что не скажет, чтобы привязаться-то к чему. Может, что-нибудь скажет или что. Он пришел, когда Владыка заболел, посмотрел и сказал «Менингит». Отпевали заочно.

У Николая, того священника Сыльного, в Архангельске собрались и отпевали уже потом заочно. Хотели хоронить в Усть-Цильме, Нереце ведь больно глухое место. Но ведь было уже второе мае. Потайка-то там была, потаяла, а ехать надо было по речке. А мать Ангелина туда приехала на лошади в санях. Решили, оденем его и как больного повезем, не скажем, что он умер. Вот и повезли. Ехали, ехали, а вода с горта и льет, и льет.

Снег на реке еще толстый, но ехать по реке им уже нельзя стало. И сани уже не могут завернуть, снег-то весь сырой. Мать Ангелина пошла в деревню назад, в Нерецу, за помощью. Мужчины выручили, пришли двое с рычагами такими. говорили, что тут каждую весну тонут, потому что вода-то льёт, она под лёд как бы идёт от берега-то, а потом лёд падает. Матушка Ангелина пока шла, пока искала, километра три они отъехали, время-то шло, снег таял, на реке вода уже со снегом, когда обратно ехали, лёд уже трескался. Мужики-то с рычагами вот так уложат и лошади ослабят упряжь, она перескочит И сани тогда дёрнет и перетащит. Вот так переезжали.

Рычаги длинные палки. Вот такое мучение было. Александра, пока ждала в санях посреди реки, упала на колени, за ноги покойного владыки ухватилась. Владыка, нам с тобою, гроб нам с тобою печора. Владыченька, нам с тобою гроб печора. Но приехали обратно и хоронили в Нереце. Мужчины помогали хоронить, выкопали могилу, но так там песок, белый песок. На сороковой день они вернулись в Усть-Цильму, в тот дом, где жили.

Хозяева рассказали, как сноха Настя пошла по лестнице на второй этаж, поднимается, а там, как ладаном хватило. Она, мамка, мамка, как владыка служил, ладаном. Владыка-то, когда служил, служил дома. А то было как раз в тот день, когда владыка умер, уже душа его». О пребывании епископа Виктора в Нереце дополнительные сведения, вероятно, сохранившиеся в устной традиции, приводят в жизнеописании святителя Игумен Дамаскин Орловский. «Хозяева дома, где жил епископ Виктор, полюбили доброго, благожелательного и всегда внутренне радостного владыку. и хозяин часто приходил к нему в комнату поговорить о вере. Жизнь в селе в условиях севера, да еще после того, как здесь прошла коллективизация и почти все запасы продовольствия были вывезены из сел и деревень в город, настала необыкновенно тяжелая.

Пришел голод, а с ним и болезни, от которых многие умерли в зиму 1933-1934 годов. была с присмерти и дочь хозяев, девочка 12 лет. Епископ время от времени получал от своих духовных детей из Вятки и Глазова посылки, которые почти целиком раздавал нуждающимся жителям. Из присланного он поддерживал во время болезни и дочь хозяев, каждый день приносил ей несколько кусочков сахара и горячо молился о ее выздоровлении. И девочка по молитвам епископа-исповедника стала поправляться и, в конце концов, выздоровела. После суровой зимы, которая здесь почти вся проходит в темноте и сумерках из-за короткого зимнего дня, когда невозможно далеко отойти от села без риска заблудиться, при наступлении весны Преосвященный стал часто и надолго уходить в лес. Кругом еще лежал снег, но было уже по-весеннему светло. и иногда среди угрюмых туч выглядывало солнце.

Со всех сторон владыку окружали сосны и ели, и все вместе с бескрайним простором создавало грозное ощущение величия творения Божьего и самого Творца. Наконец я нашел свой желанный покой в непроходной глуши среди чащи лесной. Веселится душа, нет мирской суеты. Не пойдешь ли со мной, друг мой милый, и ты? Нас молитвой святой вознесет до небес, И архангельский хор к нам слетит в тихий лес. В непроходной глуши мы воздвигнем собор, Огласится мольбой зеленеющий бор. Писал он, как сохранило церковное предание близким. В доме, где поселился владыка в Нерице, Проживало две родственных семьи.

В обеих семьях были девочки разного возраста. Дочь одного из хозяев, Роза Прокопьевна Дуркина, помнит владыку Виктора. Она вспоминала. А дедушка, он все на улице ходил. То дров заготавливает, то на речку за водой сходит. Воду нам носил, помогал. Родители на работе в колхозе, а мы, дети, должны были воды наносить. Так он свои ведра отнесет.

А потом вернётся, заберёт и наши несёт. Он много нам вёдер переносил. Выбежишь, посмотришь. Я мала, всё боялась. Часто его видала. Он в тулупе, сам небольшого роста, с бородкой. А монашки помоложе были. Стоят в углу молятся.

Помню, так маленько откроешь дверь и подглядываешь. Мы, дети, не разговаривали, боялись. Были маленькие. Нынче я труслива, а тогда и подавно. Розе Прокопьевне тогда шёл восьмой год. При нашей встрече в марте 2010 года она сетовала, что мало что может сказать. Вспоминает свою подружку, двоюродную сестру Тамару, которая жила в том же доме, но вот ничего не помнит о её или чьей-то болезни. Я вот не знаю, как она болела, никак не могу сказать, не знаю.

А вот что я от мамы слыхала, так это, что он тут умер. Когда они на гору только заехали, то он и умер. Вернулись и уже тут, в Нереце, хоронили его. А старший брат, 1924 года рождения, он как раз на чердак зашел. Там все веники были для бани. Пошел он туда играть или что он там зашел. И вдруг мимо него заяц пробежал. Он чуть с лестницы не упал.

Сбежал. Мама, мама, у нас на чердаке заяц. Она откуда? И только-только несколько минут прошло, как обратно вернулись с умершим. А мама все говорила, это Заяц весть принес. А так откуда бы Заяц взялся на чердаке, непонятно. Как хоронили Владыку Виктора, Роза Прокопьевна не видела, предполагает, что и отец и помогал копать могилу. Вероятно, он же по просьбе монахинь наловил рыбы, напоминальную трапезу, по Владыке.

на сороковой день. Сначала он отказывался, поскольку было не время для лова, но после того, как сам святитель Виктор приснился ему во сне и попросил об этом, он отправился на рыбалку. Чудесный улов рыбы произвел огромное впечатление на рыбака, и он сказал жене «Непростой человек жил у нас». После сорокового дня матушки уехали. По благословению почившего владыки они направились хотя там никого не знали. Устроились благополучно. Их сразу принял кто-то из паства владыки. Там они и прожили всю оставшуюся жизнь.

Работали, не покладая рук, держали скотину, строились. Власти их больше не трогали, хотя из милиции приходили постоянно. Видели иконы, знали, что они молятся, но не притесняли. А в домовой книге обычно записывалось – нарушений нет. В открытые храмы матушки не ходили. как и многие из посомых владыки Виктора в Глазове и Вятке. Недаром их именовали викторианцами. Как только матушки приехали в Глазов, священник местной церкви сразу объявил народу «Вот еще викторианцы приехали, вы с ними не общайтесь».

Окормлялись матушки у тайных священников викторианского и иосифлянского поставления. К ним в Глазов приезжал их духовник Отец Александр Никольский из города Амутнинск Кировской области, но чаще они к нему сами ездили на службы. Знали матушки и отца Михаила Рождественского, бывали у его питерской паствы. У отца Михаила они стали окормляться после кончины отца Александра, и он же отпевал их обеих, приставились они в 1979 году. Монахиня Ангелина в июне, а инокиня Александра в октябре. В 1960 году матушки решили поехать на могилу владыки Виктора. Печорский край по-прежнему оставался труднодоступным, хотя еще в 1930-х годах стал летать самолет пусть в Цильму из Архангельска, а потом из Сыктывкара. Но в самом районе никаких дорог, даже тележных, тем более автомобильных, почти ничего не было.

Водный путь, как и в былые времена, оставался и остается до сих пор основным в летнее время, но и он ненадежен. Но в тот год матушки благополучно добрались до цели своего путешествия. По Воркутинской железной дороге доехали до станции Печора, там сели на пароход, который шел по Печоре до усть Цильмы, как и раньше, только теперь вниз по течению. В Усть-Цильме, в том же доме у пристани, они нашли своих прежних хозяев, вернее их детей, и невестку Настю. Те их помнили, встретили радушно, потом переписывались, и Настя даже присылала им в глазах посылки с сухой рыбой из Нарьянмара, где бывала у своего сына. Но еще до Усть-Цильмы матушки попали в саму Нерицу. Пароход сделал остановку у впадения в печору реки Нерица, откуда местные жители на лодках переплавлялись до села. Так добрались до Нерицы и матушки.

Мало что изменилось в этом большом селе, привольно раскинувшемся на красивом берегу широкой мелководной реки. Те же рубленые дома, тихие сельские улицы, густые леса вокруг, спокойное течение реки. Вот и то же кладбище. Но прошло 26 лет. Найдут ли они могилу? Долго ходили, искали. Кладбище, хотя и небольшое, но на нем уже много новых могил, выросших деревьев. И вдруг увидели знакомый крест.

Он лежал на земле и так же, как могильный холмик почти совсем зарос. Но на кресте ясно различалась надпись, которую инокиня Александра вырезала ножом перед похоронами епископа Виктора. Островидов. Подняли крест, все почистили, долго не могли уйти. Потом их пригласила к себе жительница села Агафья. «Вижу, что приезжие. Зайдите чайку попить». Ознакомились, разговорились, и с тех пор Агафья с мужем Виктором стали ухаживать за могилой.

Виктор еще сделал ограду, и так могилу сохранили. Если бы похоронили, как хотели сначала, в Усцильме, то неизбежно могилу бы потеряли. Старое кладбище там было уничтожено. Монахиня Ангелина еще три раза приезжала в Нерицу, последний раз незадолго до своей кончины. Ездили и многие извядки. Владыку Виктора помнили, память его чтили, и, почитая святым, были несказанно рады, когда узнали о том, что могила его сохранилась. Ее посещение считали великим благословением и утешением. В 1997 году игумен Дамаскин Орловский нашел святые мощи Владыки Виктора и увез их из Нерицы в Москву.

Как сообщалось в Вятском епархиальном вестнике, Открытие мощей произошло 1 июля 1997 года. Причем мощи святителя были найдены нетленными. Цитата. Чудеса начались уже во время обретения останков. Переобразился в тихого и кроткого бесновавшийся пьяный хулитель имени Божия. Попросили крещение жители села Нерицы, не знавшие церкви и ее таинства. 2 декабря 1997 года останки святителя Виктора были перенесены в храм Александра Невского Свято-Троицкого женского монастыря города Вятки. С 2005 года святые мощи епископа Виктора почивают в Преображенском храме Спаса Преображенского монастыря в Вятке.