181. О значении покоя для монаха

Спрашивают монашествующие о значении покоя в монашеской жизни. Вроде как хорошо, да тихое и безмолвное житие поживем, а с другой стороны, какое же тогда монашество, когда такой вот покой? Вот я бы сказал, переформулировал бы этот вопрос так, что это вопрос о адаптации и дезадаптации. В принципе, любой человек, если он не монах, конечно, именно у него мирские интересы, он стремится к тому, чтобы адаптироваться, к той среде, в которой он вынужден пребывать, ну или её поменять на такой среду, которая ему легче и удобнее адаптироваться, чтобы чувствовать себя спокойно, чтобы там было безмятежное пребывание среди вещей, как назвал это Бенцвангер, такой один из великих психиатров XX века, который определил душевное здоровье как безмятежное пребывание среди вещей. Ну вот очевидно, что монаху с отречением от мира никак невозможно безмятежно пребывать среди вещей. Само пребывание среди вещей уже мятежно по отношению к тем ценностям, к которым стремится монашество. И получается, что вот та картина, которая для многих людей, в том числе даже врачей, является признаком психического здоровья, правда, я не говорю, что для всех врачей всегда, но это вот один из популярных критериев, она сама уже с монашеством несовместима. Монашество с такой точки зрения – это некоторый признак душевного нездоровья.

Ну а с монашеской точки зрения всё наоборот, и признаком душевного нездоровья является стремление к безмятежному пребыванию среди вещей. Потому что человек должен пребывать не среди вещей, а должен пребывать в мире духовном, а среди вещей уже как-то вторично себя определять. И вот если спуститься на уровень нашей обычной бытовой жизни, то о чём здесь может быть речь? Вот обычно она бывает о том, что мы находимся либо в состоянии какой-то тревоги и беспокойства, либо, наоборот, в покое, в зависимости от того, как у нас во внешнем, в житейском мире складывается жизнь. Ощущаем ли мы какие-то опасности, тревоги или нет. Вот, конечно, монахи на словах все, а на деле, конечно, не все стремятся к тому, чтобы не иметь вот такого покоя, обеспеченности. И есть столько всяких принципов монашеской жизни, чтобы этого избежать, даже когда дают, что, казалось бы, тут не о чем говорить. Ну, я уж не говорю о том, что всякая там жизнь в диких местах, она всегда сопряжена вот с такой неустроенностью и с опасностью.

И, собственно, ради этого монахи так к ней стремились, её ценили. Но даже те монахи, которые живут в одних не диких местах, а в самых же наесть цивилизованных, они имеют какие-то другие опасности. И всячески стремятся вот как-то сделать свою жизнь не столь простую. Поэтому всякие там нагрузки, всякие послушания, всякое воспитание молодежи в ситуации, когда ты не знаешь, что там тебе скажут следующее. Вот зачем это все нужно? Зачем оно нужно, чтобы находить покой в Боге, а не во внешних обстоятельствах? Но, повторю, для монашества очень всегда был вселен соблазн противоположного. То есть, именно в житейских обстоятельствах.

Причем, конечно, внутренне это вело к перерождению монашества. То есть, снаружи могло все выглядеть хорошо. Что вот благоустроенный монастырь, там тратят кучу времени на богослужения, даже, может быть, и на келейные правила, и уж наверняка на физический труд или другие труды, которые там могут быть. Казалось бы, все прекрасно, придраться не к чему. Но за этим может стоять полное отступление от веры православной. Просто с настроны оно не видно, и изнутри тоже люди, которые к этому приведут, для них оно тем более не видно. Но потом, предположим, меняются обстоятельства. Ну, например, я возьму пример из Византии IX века, когда прекрасным православным монастырям предлагают, что вы только упоминайте патриарха Еретика, а так почитайте вы свои иконы, как раньше почитали, никто вам мешать не будет.

И большинство егуменов, ну, конечно, не Федор Студит, соглашаются с этим, что, чтобы нас не прогнали из монастыря, мы будем упоминать патриарха, но у нас-то у самих останется наша вера. Нас же никто не просит отречься от веры. Просто упоминать надо вот этого патриарха. Ну, он, конечно, Еретик, но мы его помянем, но зато в остальном мы сохраним все свое. Ну, конечно, я не буду тут особенно пересказывать Федора Студита, что он о таких егуменах пишет, но, конечно, считал, что они не просто сами отпадают в иконоборщицу, но, может быть, даже они хуже тех иконоборцев, которые по своей вере иконоборцы. А вот эти вот, которые просто все предали ради своего покоя, это, конечно, никакого оправдания не имеют. Ну, и, соответственно, сам Федор Студит подвергался всяким гонениям. Их монастырь неоднократно разгоняли, его подвергали бичеванием.

Кто-то и умер от этих мук из братия, и всем как-то жизнь сократилась и попортилась. Но вот так надо терпеть, потому что здесь как раз и проявилось, что на самом деле люди держались в своем монашестве вовсе даже не Бога, а вот своего этого самого комфорта. Они очень хорошо адаптировали ситуацию. И потом, когда ситуация изменилась, то они свою адаптацию поставили выше ради тех принципов своей жизни, которые они формально провозглашали. Вот так это и проявилось внешним образом. Поэтому для монаха очень важно, чтобы никогда не быть вполне адаптированным к своим условиям жизни. Вот я напомню еще такой замечательный эпизод из Святого Пахомя, когда монахи его монастыря, одного из его монастырей, пригласили главного начальника, то есть Пахомя, показать, какой красивый церковь они построили сами. Действительно, церковь была очень красивая, но, конечно, все это было своими руками созданное, деревянное и весьма непрезентабельное с какой-то точки зрения, но все были в восторге.

Пахомий тоже был в восторге, поэтому он так подраскачал какой-то столб, чтобы всю церковь перекосило, и красота, если красивая, она стала некрасивой, даже по деревенским меркам. Потому что монахам не нужно красивые церкви, которые бы они слишком уютно устраивали в своей жизни. Вот, и это очень важный урок, он недаром попал в житие Святого Пахомя еще в четвертом веке, в первой половине четвертого века, вот до сих пор мы это вспоминаем. Поэтому монаху должно быть все время несколько неуютно. Слава Богу, когда есть гонения какие-нибудь, или, по крайней мере, дискриминация религиозная, то внешние обстоятельства складываются так, чтобы все время об этом напоминать, то сильнее, то слабее, но когда это все время так, то мы и к этому привыкаем, и какой-то уровень стресса уже перестает быть стрессом, и опять начинает действовать эта самая адаптация, будь она неладна, но хоть что-то, да. Надо, конечно, извлекать из всяких внешних обстоятельств тревожных пользу, что вот так бы мы подвергли всем этим искушениям, и сами бы ради монашества бы променяли на безмятежное пребывание среди вещей. Пусть это вещи церковные, богослужения и так далее, но все равно это вещи. А так все-таки как-то мы уповаем на Бога, и напоминает нам ситуация, что все-таки не в вещах монашеское счастье.

А когда этого все-таки нет, или когда это есть, но мы к этому уже так привыкли, что как будто бы этого нет, то вот здесь надо что-то думать самим. Поэтому существуют вот всякие способы доставлять себе дискомфорт, и без этих способов, без употребления этих способов никакого монашеского жития не будет.