17. Тайные служения в военные годы ⧸⧸ Петроградские иосифляне

Петроградский и Осифляний. Часть 2. Тайные служения в предвоенные и военные годы. Архимандрит Клавдий Савинский, иеромонах Тихон Зорин, и священник Михаил Рождественский. Архимандрит Клавдий, в миру Константин Сафронович Савинский, родился в 1882 году в местечке Снитково Могилевского уезда Подольской губернии, в семье крестьянина Середняка. Родители его были религиозны, но большого влияния на духовный выбор сына не оказывали. Константин сам проявил склонность к духовной жизни и интересовался монашеством. В 1900 году он поехал на заработки в Киев и поступил на работу именно в Киево-Печерскую Лавру, а в 1904 году был принят в число послушников.

Во время Первой мировой войны Константин был мобилизован в действующую армию. В 1918 году вернулся в Киев. В 1920 году в Киево-Печерской лавре принял монашеский постриг с именем Клавдий, а в 1923 году был рукоположен в Иеромонаха и продолжал служить в лавре. В 1925 году он был возведен в Сан Игумена и послан в Успенский храм Петроградского подворья лавра. В 1928 году Игумен Клавдий поддержал иосифлян, о чем открыто заявил на допросе 1942 года. Я, Савинский Константин Сафронович, примкнул в 1928 году к иосифлянскому религиозному течению, причем в основу принятого решением мной были положены религиозные и политические соображения. Я весьма сильно уважал митрополита Сергия как духовное лицо. Но в то же время я находил, что в своем воззвании к верующим он допустил некоторые отклонения от религиозных правил.

Я также считал, что церковь не может иметь ничего общего с государством, не признающим Бога и религию, а наоборот должна находиться по отношению к последнему как бы в оппозиции. К этому в значительной мере примешивалось мое недовольство мероприятиями советской власти, направленными на закрытие монастырей и частично церквей. По этим же мотивам к Иосифлянству в то время примкнуло очень много монашествующего элемента. Из Успенского храма подворья, оставшегося Сергеанским, отцу Клавдию пришлось уйти. Но его пригласили в кафедральный храм Воскресения на Крови, служил он также и в других иосифлянских храмах, где по той или иной причине отсутствовал священник. Но главное Отец Клавдий осуществлял духовное руководство монашествующими, активно присоединившимися к Есифлянам, и совершал новые монашеские постриги, конечно же тайные, о чем показал наследствий в 1931 году протеерей Никифор Стрельников. По поручению епископа Димитрия, руководителем бывших монашествующих кадров являлся архимандрит Клавдий Савинский. Он наблюдал за пополнением кадров путем пострижения из послушниц в монахини, исповедовал монашествующих и вел общее руководство ими.

Мастрижение происходило на квартирах и иногда во внебогослужебное время, без народа, в храмах. Это подтвердил на допросах и сам архимандрит Клавдий. В сам архимандрита он был возведен архиепископом Дмитрием Гдовским в 1929 году. Служа в Церкви Воскресения на Крови, я приобрел в себе почитателей измерян и монашествующих главным образом из монашек Ивановского монастыря, Новодевичьего монастыря и других подворья и закрытых монастырей, которые примыкали к нашей организации. Видя во мне защитника истинного православия, ко мне стали обращаться за новыми пострижениями в монашество. Всего мною произведено пострижение в монашество до 25 человек. Благословение на эти пострижения я получил от епископа Дмитрия Любимова. Пострижение производил вместе с игуменей Воронцовского подворья Вероникой.

Постригал на квартире у Вероники, у себя, в келях монашек Ивановского монастыря и в других общежитиях монашек. Для пострижения приходилось выезжать в деревни. Так в селе Радчино мною пострижено пять человек, в деревне Кузьмино два человека. Кого именно постригал, точно назвать не могу, ни по фамилии, ни по имени. Знаю только данное постриженное монашеское имя. Кроме пострижения, приходилось производить соборование. Монашки, проживавшие в бывшем Ивановском монастыре, стали говорить, что в такие времена гонений они боятся остаться несоборованными и я их соборовал. После первой волны массовых арестов в конце 1929 года отец Клавдий продолжил служение в Соборе Воскресения и в конфликте, возникшем в Среде и Осифлян, был на стороне епископа Сергия Дружинина.

Предполагалось рукоположить архимандрита Клавдия в епископский сан, но была ли осуществлена эта тайная хератония, как и хиротонии еще двух кандидатов, точно неизвестно. В декабре 1930 года отец Клавдий был арестован вместе с епископом Сергием и другими иосифлянскими клириками. Впоследствии, когда на следствии в 1942 году его допрашивали о служителях культа, арестованных с ним по Храму Воскресения на Отец Клавдий отвечал, что в 1930 году из Причтособора были арестованы вместе с ним протыреи Сергий Боголюбов, Василий Тулин, Никифор Стрельников, а также иереи из других храмов. Однако на какой срок и куда они отправлены, он не знал, и связи ни с кем из них не поддерживал ни во время своего заключения, ни после. 8 октября 1931 года архимандрит Клавдий Савинский был приговорен к пяти годам концлагеря и отправлен в Сиблак, Мариинск. В январе 1936 года он был освобожден с ограничением проживания и приехал в Новгород. В то время многие из бывших заключенных поселялись там после отбытия срока, поскольку проживание в Ленинграде им было запрещено. Хотя они и были на свободе, но жили под неослабным надзором чекистов и терпели крайнюю нужду, так как на работу их брали очень неохотно.

Как показал позднее наследствие отец Клавдий, подыскать какую-либо работу не сумел, и поэтому был вынужден существовать за счет продажи некоторых личных вещей и на деньги, высылаемые мне из Донбасса племянником. Хотя на следствие отец Клавдий и отрицал, что в Новгороде проводил какую-либо нелегальную антисоветскую работу, однако, конечно же, он совершал тайные богослужения с другими иосифлянами. С 1933 года в Новгороде проживали отец Пётр Беловский и ромонах Тихон Зорин, с 1935 года – протаерей Константин Быстреевский. Приезжали также священник Алексей Вознесенский из Псковской области, протаерей Алексей Кибардин из Мурманска. По некоторым данным, отец Клавдий общался в Новгороде с протеиреем Сергием Боголюбовым, возможно, и с архимандритом Алексием Терешихиным, и монахинями из общины Серафимы Голубевой, проживавшими в пригородах. С конца 1937 года почти все иосифляне здесь подверглись репрессиям. В декабре 1937 года были расстреляны архимандрит Алексей Терешихин, его сестра монахиня Серафима и монахиня Серафима Голубева. Остальные сестры общины отправлены на 10 лет в лагеря.

В июле 1938 года были арестованы протоиерей Петр Беловский и Константин Быстреевский, протодиакон Иоанн Предтеченский. Опасаясь ареста, Архимандрит Клавдий перешел на нелегальное положение. Осенью 1938 года он поехал в Ленинград и там получил от знакомых ему монахинь Александры и Евдокии письмо, сообщавшее, что в его отсутствие в Новгороде им интересовались работники НКВД. Как показал он позднее на допросе, узнав об этом, я решил не возвращаться обратно и таким образом остался в Ленинграде. Сначала отец Клавдий проживал у бывшей прихожанки киевского подворья Марфы Николаевны на Васильевском острове. Затем по несколько дней пребывал у бывших прихожанок подворья Натальи, Ольги и Клавдии, тоже на Васильевском острове, у Марфы на Песочной улице у монахинь Ольги и Поликсений с Пятой Советской улицы, у Варвары в Володарке и Клавдии в Стрельней. Но бывали случаи, когда ему приходилось выезжать за город. Там ночевал под открытым небом или ездил днями по городу в трамваях, а иногда курсировал в поезде Ленинград, Малая Вишера и обратно.

В 1941 году отец Клавдии ездил с Марфой Николаевной в Ораньенбаум. к Василию Демьяновичу, где пробыл около недели. Хотел поселиться там, но дом был маленький, да и располагался не в тихом уголке, как надеялся отец Клавдий, а на бойком месте, где вечно шум и люди из-за близости товарной станции. Осенью 1941 года отец Клавдий поселился в деревне Коломяги, в доме Анатолия Федоровича Чистякова, где он проживал с большой семьей. Отец Клавдии встретился впервые с хозяином дома в 1940 году на квартире у Клавдии Николаевны, где в то время Анатолий Чистяков делал ремонт вместе с Иваном Степановым, последний и познакомил их друг с другом. Позднее подробности этой встречи особо интересовали следствия. Вопрос. О чем вы беседовали с Чистяковым при первом знакомстве?

Ответ. Воспроизвести в точности тему нашего разговора я сейчас не в состоянии. Однако помню, что он носил чисто религиозный и семейно-бытовой характер. Со слов Чистякова я узнал, что в его доме имеется нелегальная церковь, в которой молятся верующие и осифляне. Узнал, что отправление религиозных обрядов совершает иеромонах Тихон, который группирует вокруг себя известных верующих. не посещающих сиргианскую и обновленческую церкви. Еще до знакомства с Чистяковым мне приходилось слышать от Степанова о том, что у Чистякова совершаются тайные религиозные обряды. Слова самого Чистякова подтвердили правильность информации Степанова.

Вопрос. Вам известны были те верующие, которые посещали Чистякова в дни, проводящихся у него в доме нелегальных богослужений? Нет, мне об этом никто не рассказывал, а сам я не спрашивал. Вопрос. Когда Вы впервые посетили квартиру Чистякова? Ответ. На дом к Чистякову я приехал в 1940 году, вскоре после знакомства. До дня окончательного приезда к нему на жительство, то есть до сентября месяца 1941 года, я был у него около трех-четырех раз.

Вопрос. Какой характер носили эти посещения? Ответ. Я отправлял религиозные обряды в нелегальной церкви. Вопрос. Кто присутствовал в то время во время тайных богослужений? Ответ. Кроме меня и семьи Чистякова, в тот период на тайных богослужениях бывала только Евдокия Петровна.

Вопрос. А это правда? Ответ. Я не помню, чтобы до моего окончательного переезда к Чистякову на нелегальное жительство кто-либо кроме названных лиц присутствовал при тайных богослужениях? Вопрос. Иеромонах Тихон знал о том, что вы проводите в доме Чистякова тайные молебствия? Ответ. Да, тайные молебствия я совершал только с разрешения Иеромонаха Тихона, который в тот период возглавлял церковь в доме Чистякова и группировал вокруг себя молящихся в названной церкви.

Отец Клавдий с 1929 года знал и Романаха Тихона по Александра Невской лавре, а затем встречался с ним в Новгороде в 1936-1938 годах. Затем отец Тихон, спасаясь от репрессий со стороны органов советской власти, примерно в 1938 году перешел на нелегальное положение и стал проживать в Ленинграде и пригородах. А с начала войны оказался на оккупированной немцами станции Володарской. Следует привести хотя бы краткие данные о жизни этого замечательного иосифлянского пастыря, осуществлявшего, как и отец Клавдий, самоотверженное служение в условиях жесточайших богобольческих гонений. Иеромонах Тихон, в миру Василий Никандрович Зорин, родился в 1893 году в селе Пупково в Огнемской волости Кирилловского уезда Новгородской губернии в крестьянской семье. В 1911 году поступил послушником в Кирилло-Белозерский монастырь. Через три года перешел в Тихвинский. В 1920 году был пострижен в монашество с именем Тихо и рукоположен ваеродиаконом.

С 1925 года после закрытия монастыря служил в Кафедральном Софийском соборе Новгорода. В январе 1928 года вместе с настоятелем собора Протаиреем Александром Советовым отделился от митрополита Сергия и был направлен митрополитом Иосифом Петровых в храм Святой Троицы в Лесном, не раз навещал владыку в его ссылке в Модонском монастыре. В том же году рукоположен ваеромонаха архиепископом Дмитрием Любимовым. С конца 1929 года проживал в Александровской лавре. В августе 1930 года Ермонах Тихон вместе с архимандритом Алексием Терешихиным был арестован, обвинен в антисоветской агитации и хранении серебряной монеты и приговорен к трём годам концлагеря. В 1933 году после освобождения из лагеря приехал к сестре Евдокии Горядничной в Ленинград. но по требованию власти ему пришлось в течение трех суток покинуть город. Выехал в Новгород, однако часто возвращался и служил нелегально в храме Святой Троицы, а позднее в тайных церквях в Коломягах в доме у Чистякова, на Лиговском у Чахачевой и в пригородах.

С начала войны поселился у Феодосии Тимофеевны Рудневой на станции Володарская. По протоколам допросов неясно Встречался ли отец Клавдий с отцом Тихоном во время нелегального служения в предвоенные годы? Почему-то этот вопрос не прозвучал во время следствия. Вполне вероятно, что пребывавший на оккупированной территории и потому на тот момент недосягаемый для чекистов иромонах Тихон для НКВД был неинтересен, хотя о нем не забыли, и дело его было выделено в отдельное производство. А вот в отношении другого, также тайно служившего в это время иосифлянского священника Михаила Рождественского, отец Клавдий подвергся пристрастному допросу. Архимандрит подтвердил, что знает отца Михаила, где встретились они в 1936 году в Старой Руси, куда он поехал по просьбе знакомого заключенного, чтобы навестить его родственников. Во время пребывания в Старой Руси я совершенно случайно что там проездом будет священник Михаил, он же Рождественский Михаил Васильевич, который едет из провинции, где он служил псаломщиком, на постоянное жительство в Ленинград. По прибытии в Старую Руссу Рождественский остановился в том же доме, где проживал и я.

Далее Архимандрит Клавдий показал, что потерял связь с отцом Михаилом и лишь в 1939 или 40 году случайно встретился с ним на улице в Ленинграде, а потом на именинах у Елены Максимовны, проживавшей в районе Мечниковской больницы. Тогда он узнал, что отец Михаил проживает в Ленинграде нелегально, и после этого они еще не раз случайно сталкивались друг с другом на улице. На вопрос об адресе места жительства отца Михаила в Ленинграде отец Клавдий ответил, что адреса не знает. Но ему известно, что отец Михаил бывает иногда у своих детей в Стрельне, где проживают мать и отец его жены. Во время войны он получил от отца Михаила два письма, в которых вместе с исповедью сообщалось, что он жив и здоров, находится в Ленинграде, но адреса не указывал. Передавала ему эти письма женщина по имени Агриппина или Акелина, но ни фамилии, ни места жительства ее отец Клавдий не знал. Об отце Михаиле Рождественском необходимо рассказать подробнее. Он родился 1 октября 1901 года в селе Ирегино Старорусского уезда Новгородской губернии.

Его отец Василий Валерьянович Рождественский был настоятелем Ирегинского храма. Окончив трехклассную сельскую школу и четырехклассное духовное училище в Старой Руси, Михаил поступил в 1914 году в Новгородскую духовную семинарию, но закончить ее не успел, так как в 1917 году она была закрыта. С 1918 года он учительствовал в сельской школе Старорусского уезда, а в 1920 году был мобилизован в Красную Армию. и преподавал там в школе грамоты среди красноармейцев. В конце 1922 года был арестован и за просрочку двухнедельного отпуска приговорён к одному году тюремного заключения. В середине 1923 года досрочно освобождён из тюрьмы и после демобилизации вернулся домой, где крестьянствовал и помогал отцу в церкви. В то время его старший брат, священник Измаил Рождественский, один из самых ярких, незаурядных священнослужителей Петроградской епархии, пламенный молитвенник, вдохновенный проповедник и строгий духовник служил настоятелем в Спасо-Преображенской церкви в поселке Стрельно и привлекал множество верующих, приезжавших к нему на службы со всего Питера. В начале 1925 года Михаил женился на прихожанке и певчей Стрельницкой церкви Елене Петровне Александровой.

Тогда же он был рукоположен в диакона, а затем в священника. Причем рукоположение в Софийском соборе Новгорода совершил митрополит Иосиф Петровых, в то время временно управлявший Новгородской епархией. Отец Михаил поселился с семьей в Стрельни, в доме, построенном его братом Измаилом. Там же жили их младшие сестры. пятилетняя Зинаида и двухлетняя Серафима, которых после смерти матери Александры Ивановны в 1920 году взял на свое попечение старший брат, отец Измаил. Вместе с братом отец Михаил служил в спасопреображенской церкви в Стрельне и обучался на богословских курсах. В конце 1927 года, так же, как и брат, он прервал общение с митрополитом Сергием и присоединился к Иосифлянской оппозиции, а после ареста отца Измаила в феврале 1928 года продолжал служение и исполнял обязанности настоятеля Стрельнинской церкви. 27 декабря 1930 года отец Михаил также был арестован и вместе с другими Иосифлянами проходил по одному делу с епископом Сергием Дружининым.

В графе анкеты арестованного «Политические убеждения» был внесен его ответ – противник существующего строя, а в его показаниях на допросе 8 марта 1931 года записано. Не скрываю, что в разговорах с прихожанами я высказывал свои взгляды на безбожную советскую власть, говоря, что все те переживания, которые нам приходится терпеть, а именно обнищание страны в вопросах как продовольственных, а также промтоварных является ничем иным, как карой, посланной от Господа Бога за наши грехи. В своих проповедях я призывал всех истинно верующих людей объединиться вокруг Святой Православной Церкви и остаться ей верным до конца своей жизни, невзирая на ту пагубную политику и работу, которую проводит советская власть по отношению к Святой Церкви. Отец Михаил был приговорен к трём годам концлагеря и отправлен в лагерь. После освобождения с ограничением проживания ему было запрещено оставаться в стрельне и он выехал в Новгородский округ в родное село Перегино, где несколько лет служил с отцом Рафаилом. По-видимому, в то время ещё можно было найти отдохновение в дальнем уголке в глуши Новгородской области, куда не сразу докатилась волна гонений. В это время в Перегино бывал и отец Измаил. После ссылки он жил в Перми, а потом в Вятской области, где он какое-то время даже служил в открытом Иосифлянском или Викторианском храме.

В 1936 году, ввиду грозившего ему ареста по групповому делу истинно православных, отец Измаил уехал и тайно служил под Петроградом. В Перегино, вероятно, было настолько безопасно, что в том же году Отец Измаил в священническом облачении сфотографировался с братьями и со всем семейством. В 1937 году спокойная жизнь окончилась. 31 июля Отец Измаил был арестован на станции Чёлова Орядежского района. Его отправили для дальнейшего следствия в Киров и там 14 октября расстреляли. В ноябре 1937 года в Перегино был арестован и вскоре расстрелян и отец Рафаил. Перегинский храм был закрыт и впоследствии разрушен. Отцу Михаилу удалось вовремя скрыться.

Перейдя на нелегальное положение, он постоянно скитался. Служил он тайно у своих питерских и стрельненских прихожан по разным адресам. В стрельне во время ночных богослужений встречался со своими детьми. Война застала отца Михаила, как и Архимандрита Клавдия, в Ленинграде, но линия фронта разделила его с детьми и родственниками, оставшимися в оккупированной немцами стрельне. Они расстались почти на 15 лет. Лишь в 1955 году отец Михаил был освобожден из Варкутлага под поручительство сына Сергия и лишь через два года смог выехать из Северного края и встретиться вновь со всеми родными. Во время войны отец Михаил продолжал тайное служение, скрываясь у своих прихожан, что в военное время было гораздо сложнее и опаснее. Ко всем скорбям, связанным с гонениями, прибавились испытания военного лихолетия.

Лишь тот, кто сам пережил блокаду, может по-настоящему понять, что означало оказаться в блокадном городе на нелегальном положении. Отцы не имели даже той жалкой пайки в 250 граммов хлеба, который и хлебом-то трудно было назвать, выдававшийся по карточкам умирающим горожанам. Лишь благодаря своей пастве, делившейся со священнослужителями последними крохами, отцы смогли выжить, особенно в суровую зиму 1941-1942 годов. При этом они не только выживали, но и совершали тайные богослужения напутствовали своих пасомых, исповедовали, причащали, отпевали. Это был действительно великий исповеднический подвиг, причем не только священнослужителей, но и их паствы, монашествующих и простых мирян. Голодные полуживые люди под бомбежками и артообстрелом, с одной стороны, и под постоянной угрозой ареста, с другой, собирались на тайные богослужения. К тем, кто был уже не в силах дойти, шли сами отцы и и также исповедовали, причащали, напутствовали перед кончиной. Когда не было другой возможности, исповедовали заочно.

Верующие писали исповеди, которые приносили отцам самоотверженные монахини, а они же несли верующим запасные дары, просфоры, святую воду. Самое поразительное, что эти несколько десятков полуживых молящихся людей по-прежнему представлялись для богоборческой власти самыми опасными врагами. и за ними неустанно охотились сотрудники НКВД, которые, в отличие от своих жертв, содержались явно не на общем пайке блокадников, если имели силы бегать по городу, выслеживать, арестовывать и допрашивать. И в тяжелейших условиях блокадного города это ведомство не теряло своей бдительности и занималось выявлением не столько шпионов, сколько внутренних врагов, и продолжало с неослабной силой свою основную деятельность. уничтожение всякого инакомыслия под лозунгом борьбы с контрреволюцией и антисоветской агитацией. В июне 1942 года была обнаружена тайная церковь в Коломягах, где служил и скрывался Архимандрит Клавдий. 16 июня 1942 года выписано постановление на его арест. Савинский Константин Сафронович, он же Архимандрит Клавдий, Находясь на нелегальном положении, группирует вокруг себя наиболее реакционную часть церковников ионитов.

Проводит нелегальные богослужения с церковными обрядами, организуя так называемую катакомбную церковь, ИПЦ. На допросе от 15.06 сего года Чистяков показал, кроме того, что клавдии нелегально проживают у меня, а также в моем доме им организована нелегальная домашняя церковь Иоаннитов, в которой он и проводит нелегальные богослужения. На основании вышеизложенного постановил Савинского Константина Сафроновича, он же Клавдий, нелегально проживающего в деревне Коломяги, Парголовский переулок, дом 20, подвергнуть аресту и обыску. 17 июня 1942 года после тщательного обыска в доме Чистякова в Коломягах отец Клавдий был арестован. Были арестованы также хозяин дома Анатолий Чистяков и монахиня Евдокия Дежкина, но где – не ясно. Согласно материалам следственного дела Анатолий Чистяков был допрошен уже 12 и затем 15 июня, правда, как свидетель. Однако после своих показаний о тайной церкви и архимандрите Едва ли он спокойно вернулся домой. С 17 июня он допрашивался уже как обвиняемый и на новых допросах подтвердил, что когда он с иосифлянами перестал ходить в единственный официально действующий иосифлянский храм в Лесном, не доверяя новому священнику, то устроил на чердаке своего дома тайную церковь.

Там с 1937 года стал служить и ромонах Тихон, а затем и архимандрит Клавдий. В дальнейшем следствие особенно интересовали лица, посещавшие эту церковь. На первых допросах Отец Клавдий никого не называл и отказывался называть тех, у кого он проживал в Ленинграде, кроме Марфы Николаевны с Васильевского острова. 25 июня на втором допросе Отец Клавдий на вопрос, у кого он проживал в Ленинграде, заявил «Ответить на этот вопрос отказываюсь, да и вообще давать на следствие показания не буду, так как этого не желаю». Имена верующих появились в протоколе допроса от 29 июня. При этом отец Клавдий заявил, что в целях конспирации церковь посещали 5-6 человек из его паствы – Марфуша, Дуня, Александра Давыдовна, Евдокия Михайловна, Нина и Арсения. Других он не помнил. И тех, кого назвал, знал только по именам.

А кто о ней и откуда – не знал. Примечательно, что этот допрос длился целый день, более одиннадцати часов. В протоколе допроса записан начат в девять часов сорок минут, закончен в двадцать один часов ноль-ноль минут. При этом запись самих показаний занимает всего три машинописных листа. В дальнейшем исследующие многочасовые допросы давали в результате два-три листа показаний, в общем-то ни о чем. Несомненно, полуживой, изможденный священник подвергался как моральным, так и физическим воздействиям, и можно только догадываться, что могло происходить в кабинете следователя в течение тех долгих мучительных часов. 30 июня отцу Клавдию было предъявлено обвинение в том, что он являлся руководителем вскрытой в городе Ленинграде контрреволюционной организации нелегальных церковников и осифлянского толка. Среди участников организации систематически устраивал нелегальные богослужения в специально оборудованной для этого церкви катакомби, проводил антисоветскую пропаганду, восхвалял государственный строй и жизнь при царизме.

Отец Клавдий признавал это обвинение, мало того, на нескольких допросах он подробно изложил историю возникновения иосифлянства как реакцию на неприятие декларации митрополита Сергия 1927 года с её основным призывом к признанию советской власти сближение с последней и направлении всей церковной деятельности на пользу советского государства. На вопрос, во что практически вылилось возникшее религиозное течение, ответил. Практически это сказалось в том, что вокруг образовавшихся иосифлянских церквей стало объединяться реакционно и враждебно настроенное к советской власти духовенство, в свою очередь, группировавшее около себя по тому же принципу верующих граждан. Духовенство и верующие сифлянского толка стали избегать сиргианские церкви, так как возникло два религиозных течения – сиргианцы и иосифляне, которые под религиозной оболочкой, по сути дела, вели политическую борьбу. Отец Клавдий подтвердил что сам лично присоединился к ясифлянам, разделял их взгляды в отношении советской власти и подробно рассказал о своем служении, сначала в период с 1928 по 1930, в протоколе это изложено в характерном чекистском стиле. Моя враждебная советской власти деятельность могла лишь выражаться в том, что я группировал вокруг себя известное число верующих иосифлянского толка. Кроме того, сведомо архиепископа Димитрия мной совершались тайные постригания в монашества лиц, изъявивших на это своё желание. А после освобождения из лагеря я и приезда в Ленинград в 1938 году, когда не функционировала ни одна иосифлянская церковь Я стал восстанавливать свои прежние связи с иосифлянами, которых знал, а через них налаживать и новые знакомства.

Осуществить все это мне не предоставляло больших трудностей, поскольку в Ленинграде оставалось значительное число моих духовных детей. Группируя вокруг себя всех тех иосифлян, с которыми я налаживал связи, я совершал среди них тайные религиозные обряды прямо на квартирах, так как специально оборудованной для этого катакомбной церкви не имелось. С 1941 года, когда появилась возможность служить в определенном месте, отец Клавдий наладил уже постоянные тайные богослужения, и отсюда началась, по версии следствия, его организационная антисоветская деятельность среди церковников и осифлян, которая, как и прежде, заключалась лишь в богослужениях и проповедях. Деятельность организации в целом и нас, руководителей, то есть иеромонаха Тихона и меня, Савинского, в частности, сводилась к тому, чтобы по мере возможности в нелегальных условиях собрать и сгруппировать вокруг себя верующих. Этому в значительной степени способствовала созданная иеромонахом Тихоном и Чистяковым подпольная церковь в Коломягах. В этой церкви устраивались тайные богослужения, проводилась антисоветская пропаганда. На требование назвать всех участников антисоветской организации, церковников и осифлян, отец Клавдии повторил имена, названные на предыдущем допросе. Тогда следователь спросил, знает ли он следующих участников и назвал ряд лиц, о которых, по-видимому, показали другие обвиняемые.

И отцу Клавдию пришлось признать, что они тоже присутствовали на богослужениях, отговорившись, что не назвал их так, как запамятовал. «Быть может, вы и других участников организации запамятовали?» – спросил следователь. – Такая возможность не исключена. Однако я постараюсь все вспомнить и при следующем вызове на допросе рассказать. Однако и на следующих допросах, 1 и 2 июля, отец Клавдий повторил те же имена, так и не назвав других участников. Новые имена появились лишь на ночном допросе со 2 на 3 июля. Следователь спросил о Елизавете Ивановне Киреевой и ее дочери Зое, проживавших на Петроградской стороне. Отец Клавдий признал, что он знал их с 1929 года как прихожанок Храма Воскресения, встречался с ними после возвращения из лагеря и приглашал на богослужение в тайной церкви в Коломяне.

Позднее отец Клавдий назвал также Анну Фёдоровну и её брата Василия Фёдоровича с Петроградской стороны, Веру Алексеевну Алексееву с Песочной улицы и трёх сестёр с Васильевского острова – Анну, Наталью и Марии Умгур. Все они также были участниками богослужений в тайной церкви в доме Чистякова. На допросе 9 июля ему пришлось подробно показать Марии Петровне Соловьёвой. в квартире которой он проживал до 27 декабря 1930 года и там же был арестован. Позднее она отправляла ему посылки и посетила его в лагере в 1934 году. Последний раз он встретился с ней в 1938 году у знакомой Иосифлянки, но в Коломягах она не бывала, лишь присылала ему исповеди в письменном виде через Евдокию Дежкину. Отцу Клавдию также пришлось что в тайных богослужениях неоднократно присутствовали Анна Степановна и Марфа Фоминишна. Всего в протокол допроса занесены имена семнадцати человек.

Открывает список иеромонах Тихон, затем следуют арестованные, сам архимандрит Клавдий Савинский, Анатолий Чистяков, Евдокий Одежкин и другие. Пятым Богданова Марфа Фоминишна, наиболее доверенное лицо в антисоветской организации, также выполнявшая роль связницы между Ясифлянами. Шестой. Степанов Иван Степанович, нелегал, близкий друг и сообщник Чистякова, пропал без вести в мае 1942 года. Седьмой. Болдин Николай Петрович входил в состав антисоветской организации еще при Иеромонахе Тихоне. Восьмой. Дмитриева Ольга Федоровна, умерла в доме Чистякова незадолго до моего ареста.

Девятый. Казак Александра Давыдовна, На её квартире мной иногда служились молебны. В тесном кругу единомышленников в настоящее время Казак больна. 10. Савельева Евдокия Ефимовна. В церковном кругу звалась Арсений. 11. Каменева Евгения Николаевна.

Монашеское имя Нина. 12. Киреева Елизавета Ивановна. 13. Киреева Зоя. Дочь Елизаветы Ивановны. 14. Абрамова Анна Степановна.

15. Евдокия Михайловна, фамилии не знаю. 16. Василий Федорович, фамилии не знаю. 17. Анна Федоровна, сестра Василия Федоровича. Понятно, что это были далеко не все известные отцу Клавдию и Осифляне. Его паства было гораздо больше, чем перечисленные 15 человек, из которых, помимо двух арестованных, Анатолия Чистякова и Евдокия Дежкина, никого больше не привлекли к следствию, кроме Анны Степановны Абрамовой.

Очевидно, что большая часть паства не была названа, а названы были в основном те, кто был недосягаем, кто-то уже умер, кто-то уехал или скрывался. Каким образом всё-таки попала Анна Степановна Абрамова, арестованная 14 июля 1942 года, неизвестно. Почему-то впоследствии она подозревала в предательстве Марфу Фоминишту Богданову, и то и пришлось пережить из-за этого немало скорбей. Примечательно, что на следствие не прозвучало довольно часто применяемое в военное время обвинение «шпионаж в пользу Германии». устраивавшие и посещавшие тайные церкви и осифляне, являлись для советского государства такими опасными преступниками, что и без этого обвинения могли быть подвергнуты самому суровому наказанию. 28 июля 1942 года было составлено обвинительное заключение. 3 августа 1942 года военный трибунал войск НКВД СССР Ленокруга и охраны тыла Ленфронта в закрытом судебном заседании в расположении внутренней тюрьмы приговорил Архимандрита Клавдия, Анатолия Чистякова и монахиню Евдокию Дежкину к расстрелу. Анну Абрамову к десяти годам ИТЛ с конфискацией лично принадлежащего им имущества.

Приговор был окончательный и обжалованию в кассационном порядке не подлежал. Осужденные написали ходатайство о помиловании в Президиум Верховного Совета на имя Калинина. При этом, хотя они и просили о помиловании, ни от чего не отказывались. Так отец Клавдий писал, что нелегально проживал в Ленинграде и изредка совершал богослужения, но подчеркивал, что преступление главное заключается в том, что я не вернулся в город Новгород и не явился в НКВД, а остался проживать в Ленинграде на нелегальном положении. нарушая тем самым паспортный режим. Я малограмотный, политически недоразвитый, глубочайше раскаиваюсь перед Верховным Президиумом, что совершил этот глупый поступок». Также и Анатолий Чистяков написал «Судим за то, что я в своем доме на мансарде разрешил православную службу иеромонаху Тихону и в последнее время Савинскому Константину Сафроновичу, который проживал у меня в доме без прописки. в год военного времени, в год ошибка, которую я совершил перед Родиной.

Далее он упоминал, что как гражданин Советского Союза, воевал в финскую войну и был дважды ранен, когда выполнял боевое задание, и обещал своим трудом искупить свою вину и оправдать свое доверие перед Родиной, которую любит, но по существу он ни в чем не раскаивался и не отказывался ни от религиозных убеждений, ни от иосифлянства. Его прошение можно понять, если учесть, что писал его приговоренный к смерти человек, у которого оставались сиротами пятеро малолетних детей, старше было 12 лет, младше 2 месяца. Эти ходатайства приобщили к материалам дела, но в Москву, конечно же, не отправили. 13 августа 1942 года осужденные были расстреляны. Анна Степановна Абрамова, приговорённая к десяти годам, тяжело заболела в лагере, через год по болезни была сактирована и вернулась в родное село Далёкий в Калининской области. 8 июля 1949 года относительно неё было составлено заключение о том, что Абрамова подлежит обратному подворению в лагерь для отбытия срока наказания. Но учитывая ее возраст и плохое здоровье, принято решение Абрамову репрессии не подвергать. В 1956 году Анна Степановна написала заявление о снятии судимости.

10 сентября 1956 года военный трибунал Ленинградского военного округа рассмотрел надзорный протест военного прокурора и определил, что приговор военного трибунала войск НКВД Ленинградского округа и охраны тыла Ленинградского фронта от 3 августа 1942 года в отношении Савинского Константина Сафроновича, Чистякова Анатолия Федоровича, Дешкиной Евдокии Петровны и Абрамовой Анны Степановны отменить и дело о них на основании статьи 5 пункта 4 УПК РСФСР прекратить. Нелепо и чудовищно звучит отмена приговора в отношении расстрелянных. Судимость же с Анной Степановной была снята. Вскоре она даже вернулась в Питер, до самой кончины окормлялась у отца Михаила Рождественского, который продолжал тайное служение. Во время войны ему посчастливилось, чекистам никак не удавалось его выследить, и он был арестован спустя полгода после обнаружения тайной церкви в Коломягах и ареста отца Клавдия. Его взяли во время службы на праздник Богоявления в январе 1943 года. По дороге в тюрьму, в Воронке, следователь вдруг сказал арестованному отцу Михаилу. «Михаил Васильевич, какой вы счастливый!» «Большое счастье в тюрьму везут», – отвечал ему отец Михаил.

Оказалось же, что вчера, 18 января, Произошел прорыв блокады и смертная казнь по этому поводу была отменена. Если бы вас успели арестовать еще вчера утром, то непременно расстреляли бы, пояснил следователь. Отца Михаила приговорили к десяти годам лагерей и отправили в Варкутлаг, где в 1953 году добавили новый десятилетний срок. После освобождения из лагеря с середины 50-х годов он на протяжении трех десятилетий до самой кончины своей в 1988 году окормлял многие катакомбные общины из разных областей страны. Его исповедническая жизнь заслуживает особого внимания. Хотя о нем и его братья-отце Измаили уже были опубликованы краткие статьи, но их Подробные жизнеописания, как и их зятя, отца Рафаила Муравьева, а также других членов семей Рождественских, Муравьевых и Третинских, еще ждут своего пера. Надеемся, что со временем будут составлены жития священно-мучеников Измаила и Рафаила, и священно-исповедника Михаила, а также жизнеописания матушек, сестер и других членов их семей.