16. Последние годы и кончина владыки Гурия ⧸⧸ Тайной Церкви ревнитель： Епископ Гурий Казанский

Мы несколько раз посещали Владыку Гуря в Чувашии, привозили письма от духовенства и монашествующих из Америки. Он также приезжал и служил у нас в Москве. Летом 1995 года, в свой последний приезд, он вместе с духовенством и нашими прихожанами ездил в паломничество в Троице-Сергиеву Лавру и в Оптину пустынь, причем был в облачении испаногей. Все, кто увидел его, и народ, и клирики, устремлялись к нему с благоговением, низко кланялись и просили благословения. В лавре без всяких расспросов открывали ему святые мощи, готовы и трапезную. Во время пребывания у нас Владыка разболелся и, не желая никого обременять, засобирался домой. В районной больнице у него был знакомый врач, который обыкновенно оказывал ему помощь в его недуге. Мы едва его уговорили показаться врачу-специалисту в Москве.

Помнится, как мы привезли Владыку в институт и какое впечатление он там произвел. Немолодая, суровая и, очевидно, совершенно далекая от церкви женщина, врач-уролог, после осмотра и перевязки не смогла сдержаться и сказала нам «В наше время такие мучения терпят». Да, много всего я повидала за свою жизнь и врачебную практику, и меня при моем врачебном цинизме давно уже ничего не трогает. Я считала, что меня вообще никогда и ничего больше не может удивить, но здесь я потрясена. Скажите, кто он? Да, порой одного взгляда на владыку было достаточно, чтобы умягчилось самое огрубелое и бесчувственное сердце. Весь его облик вызывал трепет и чувство благоговения. В октябре 1995 года мы видели Владыку последний раз.

В то время, очевидно, предчувствуя близкую кончину, он разбирал свою церковь в Тюрлеме, оставляя свой домик соседям, родственникам покойного Порфирия, у которого он когда-то его приобрел. Церковь, увы, ему оставить было некому. Иконы и наиболее ценную церковную утварь они с матушкой Филонилой и двумя старушками грузили на деревянную тележку и перевозили в их деревню. Все остальное сжигали. Как мы жалели, что не имели тогда машины, чтобы увезти и сохранить все вещи владыки из его дома, вплоть до кухонных шкафов и досок, вырезанных и сколоченных его руками. И как великое богословение мы получили от владыки деревянные аналогчики, сделанные им, и незатейливую утверь, которую выбрали из хлама. вызвав улыбки у владыки и старушек, коромысла, крынку, стаканчик. В тот последний приезд нам даже удалось снять владыку на видеокамеру.

Когда мы приехали, он молча благословил нас и также молча повел в соседний дом. Мы следовали за ним с включенной видеокамерой, зашли в дом, где нас приветливо встретила хозяйка, не сразу увидевшая камеру. Потом она высказала возмущение нашей бесцеремонностью. Мы, смутившись, извинились и не сразу поняли, в чем дело, а она объяснила, что до съемки не так одета. Владыка молча вышел. Хозяйка же стала усаживать нас за стол и уже радушно напоила чаю. Она уважительно отзывалась о Владыке, но называла его дедушкой, очевидно, не имея понятия ни о его церковном звании, ни о церкви в целом. А мы все удивлялись тому, как она без всяких слов сразу же поняла владыку.

Он ведь первым делом озаботился тем, чтобы мы были накормлены с дороги, но не имел возможности для этого. В его разобранном домике сесть уже было не на что. Провожать нас Владыка вышел на улицу. Мы сфотографировали его на пороге дома, взяли у него благословение, звали его приехать в Москву. По дороге к станции мы все оглядывались. Какое-то время Владыка стоял, глядя нам вслед, благословил нас архиерейским благословением, затем повернулся и медленно пошел к своему домику. Так и осталась в памяти и на видео его удаляющаяся одинокая маленькая фигура. Потом мы все собирались поехать опять к Владыке.

Хотелось еще раз его увидеть. Да к тому же мы вдруг осознали, что так и не расспросили его более подробно о его жизни и не уточнили биографию, которая была составлена довольно кратко. И вот мы все собирались и собирались, и по каким-то причинам неоднократно откладывали свою поездку. Наконец уже 1996 года и даже позвонили в Чебоксары Мария, одной из прихожанок Чувашской паствы, чтобы предупредить о своем выезде. Но почему-то опять отложили и купили билеты только на 10 января. Накануне вечером 9 января еще раз позвонили в Чебоксары, чтобы узнать, сможет ли Мария нас встретить. И вдруг услышали от нее простые слова, которые потрясли до глубины души. Все, сегодня попрощались с Ладыкой, похоронили его.

Мария сама узнала о кончине Владыки только вечером 8 января и, думая, что мы уже в Чувашии, не догадалась позвонить в Москву. Как же мы горевали. Как же так? Мы так не успели его повидать и не успели столько у него спросить. Почему мы не выехали раньше, хотя бы вечером на Рождество, как предполагали сначала? Почему не успели хотя бы попрощаться? Все это только усугубляло скорбь от осознания потери нашего дорогого Владыки. Вечером 10 января мы выехали поездом в Москву-Казань и рано утром уже были в Чувашии.

Первая электричка из Каныша в село Владыки отправлялась через два часа, и мы зашли к бабушке Марусе, жившей рядом с вокзалом в квартире пятиэтажки. Как и большинство из паствы Владыки Гория, жила она очень бедно, пенсии не получала, зарабатывала раньше перепиской пассалтерия и молитвослова на чувашском языке. До последних лет бабушка Маруся сохраняла очень красивый почерк. В советское время церковные книги на чувашском языке не издавались. Она забеспокоилась, встретив нас, стала собирать на стол, извиняясь за бедность. Сама она за стол не садилась, слишком рано, еще не вычитан псалтырь. Когда мы стали прощаться, бабушка Маруся вдруг засобиралась, решив поехать с нами. До станции пришлось почти бежать, чтобы не опоздать на электричку.

Всего по расписанию до села, где жил Владыка в последние годы, идет 3-4 электрички в сутки. Мы ехали по залитым, розоватым зимним солнцем заснеженным равнинам, окремленным темными полосами лесов. Село Владыки встретило нас тишиной и покоем. Казались пустыми, занесенные снегом деревянные дома с высокими, свойственными для Чувашии заборами и воротами, наглухо закрывающими внутренние дворы и ограждающими свою личную жизнь обитателей дома от посторонних глаз. Зимой в деревне особенно спокойно. Кое-где ворчали сонные псы, осторожно пробирался по высокому сугробу пушистый кот. Было безлюдно и тихо на заметенной снегом улице. Мы постучали в ворота дома Нины, одной из прихожанок в Ладыке.

Она, обрадовав встретив нас, сразу же засобиралась и пошла с нами к дому матушки Филонеллы. Когда громко заскрипели отворяемые ворота, маленький дворик и домик матушки Филонилы показались до боли родными. Ворота открывались с таким громким скрипом, или вернее грохотом, чтобы сообщить хозяевам о посетителях. Такая система была сделана специально, чтобы предупреждать катакомбников о незваных гостях. И вспомнилось наше замечательное сиденье прошлой осенью. Мы приехали посетить владыку и увидели, что на двери висит замок, но остались ждать на дворе рядом со спуганными козами. Мария из Чебоксар была тогда нашей провожатой, и она тщательно соблюдала конспирацию. Сначала вела нас окольными путями к дому, через огороды и овраги.

В какой-то момент даже сама заблудилась, а потом уже во дворе не позволяла нам даже высовываться за ворота. Сама ходила скоромыслом за водой, стараясь скрыть наше присутствие от любопытных соседей. Однако одна маленькая, юркая, ветхая, словно из сказки старушка, все же проникла во двор, и Мария долго что-то объясняла ей на чувашском языке, выдавая нас за студентов-этнографов, собирающих народные песни. И сейчас нам казалось, как и осенью, что Владыки в доме просто нет, что он в своем домике в соседней деревне, и поутру мы опять поедем туда и увидим его в катакомбной церкви. Увы, теперь нас встречала плачущая матушка Филонила. Она была такая же просветленная, с детским ангельским лицом, но совершенно ослабевшая и больная. Голос ее, сивший от изматывающего кашля, едва можно было услышать. Много лет она была прихожанкой Владыки Гурия и приняла тайный иноческий постриг от него.

Владыка часто служила в устроенной в ее доме маленькой церкви. В последние годы матушка Филонила заботилась о тяжелобольном Владыке, хотя сама была нездорова. Владыка по её рассказам плохо себя чувствовал до филипповского поста и переживал, что не сможет выдержать его. Но во время поста он неожиданно почувствовал себя лучше и на праздник Святого Николая, которого Владыка всегда особо почитал, был бодр, легко клал земные поклоны, а после службы прочитал проникновенную проповедь. За четыре дня до окончания поста Владыка вдруг заболел гриппом. и, забираясь на деревянные палати, сказала, что сам с них уже не слезет. Палати представляли собой несколько досок, укрепленных над русской печкой, разделявшие две комнатки — Келю Владыке, в которой умещались лишь кровать и столик, и комнатку Матушки Филонилы, которая служила также молельной, трапезной, кухней, свет от оконец совсем не проникал сюда, в темное, тесное, но зато обычно самое теплое и уютное место в крестьянских избах. Когда Владыка заболел, ему трудно было говорить, и он, лежа на палате, стуком в деревянный потолок, звал матушку, если ему что-то требовалось, благо низкий потолок этой маленькой избы можно было достать, почти не поднимая руки.

В рождественский сочальник Владыка по Взялось несколько человек из его паствы. Они по очереди поднимались на приставленную к печке лестницу, чтобы получить благословение. Владыка благословил каждого из них и благословил начинать службу. Ночью, когда справляли рождественскую службу мирянским чином, больной несколько раз призывал своих чад стуком. Он просил петь, потом просил открыть дверь. Ему было душно. Зачем они покрывают его белым платом? Это ему казалось.

Наконец, с часа в три утра он успокоился, и после службы прихожане разошлись и разъехались. На вечернюю службу, часом к четырем, вновь пришли прихожанки из села. Владыка просил их помочь ему спуститься, но сил у него уже не было. Они отслужили праздничную вечерню. Владыка тем временем как будто успокоился, и они ушли. Матушка Филонила, утомленная бессонными ночами и болезнью, прилегла отдохнуть и проснулась от стука поздно вечером. По ее словам, она не сразу поняла, что стучит Владыка. По лесенке она поднялась на печку.

Владыка сказал просто «Я умираю». Матушка сразу дала ему антидор, он лежал молча с закрытыми глазами, Также молча принял Просфору, долго-долго перекатывал ее во рту, стараясь размять. Ему и раньше было трудно глотать даже жидкую пищу, тем более сухой хлеб. Матушка Филонила, увидев, что Вадыко все же проглотил Просфору, дала ему святой воды, и он также молча, не открывая глаз, ее выпил. Матушка зажгла свечу и, сидя рядом, начала читать канон на исход души. Она читала и читала, потом подняла голову и поняла, что Владыка почил. Когда, в какой момент это произошло, матушка Филонила так и не поняла. Она с изумлением говорит сейчас, что была все время рядом, но не заметила, как Владыка предал Дух Богу.

Настолько это было тихо и мирно. Он словно заснул, матушка, убедившись, что Владыка на часы. Было 10-15 вечера, 7 января. Она взяла Святой Евангелие, снова поднялась к палатам, положила свечу в руку почившего Владыки, села рядом и всю ночь читала Святой Евангелие. На утро пришли Нина и Александра, прихожанки и помощницы Владыки. Приехали также люди из других деревень. Они сняли тело Владыки, оно было теплым и мягким. Тело владыки облачили в рясу, камеловку, амафор и положили во гроб с крестом, панагией и посохом.

Гроб, который был в доме у матушки Филонилы, оказался мал. Его владыка сделал для нее раньше, во время ее болезни, а после того, как она выздоровела, сказала, что гроб будет для него самого. Тогда принесли гроб, который тоже сделал сам владыка для другой прихожанки Александры. Ландыка лежал во гробе, как спящий. Лицо его было спокойное, светлое-светлое, как младенческое. Похоронили его очень просто, как он и просил. Похоронить скромно и тихо, чтобы вокруг никто не знал. Так и сделали.

И даже лошадь с санями, нанятую в соседней деревне, взвели во двор. Там же простились и закрыли крышку гроба. И повезли гроб в санях к кладбищу. На кладбище мы шли с Ниной и бабушкой Марусей через всю деревню, потом по дороге через белое ледяное поле, продуваемое колючим пронизывающим ветром. У небольшого пролезка свернули и вошли в ограду кладбища. Несколько заброшенных, занесенных сугробами могил с покосившимися крестами. И у ограды огромный холм свежей земли. Простой деревянный крест, аккуратно сбитый и очищенный.

Владыка сделал его надписи. Ничего. Скромная, как все с ним связанная могила. Потом вернулись к матушке Филонили и зашли в церковь. До болезни владыка на Рождество собирался служить литургии и причастить прихожан. И в маленькой церковке матушка все приготовила к службе. Как здесь хорошо было во время службы. Тепло и мирно.

Очень благодатно. Проговорила одна из катакомбных прихожанок. когда мы стояли с ней и матушкой Филонилой в пустой, осиротевшей, холодной церковке, где Владыке уже не довелось отслужить на праздник Рождества. Вернувшись в избу, мы прошли в комнатку Владыки и поднялись на палате, где он умер. Казалось, тряпочки, старенькие подушечки на этом последнем ложе епископа Гория хранили еще его будто младенческий запах. Мы спросили матушку, говорил ли ей Владыка перед окончанием что-нибудь, как завещание или наседание. Она ответила, что ничего не говорил. Он и при жизни всегда мало говорил, однако его молчаливое свидетельство всегда было сильнее любых слов, и пример его исповеднической жизни являлся самым лучшим наставлением, укрепляя стояние за истину.

На прощание матушка Филонила, Нина и Александра пели церковные песнопения на чувашском языке. Потом мы вместе с ними пели «Христос воскресе» по-славянски и по-гречески. Оказывается, и владыка знал этот пасхальный тропарь по-гречески. Удивительно он звучал в чувашской убогой избушке при мерцающем свете свечей. В те минуты мы представляли, что за нашего дорогого владыку сейчас молятся в разных концах света на славянском, греческом, английском, чувашском языках. Да, его нет рядом с нами. Он и при жизни, сколь недолго мы его знали, был большую часть времени отделен расстоянием от нас и от других, но в молитвах он всегда был с нами и верится, что теперь он молится о нас у самого престола Божьего. Епископы Нован Мученькио благословили его на служение Чувашской пастве, и он смиренно почти 70 лет духовно окормлял Чувашей и окончил свой путь рядом с ними.

И вот здесь, в сумерках наступающей холодной зимней ночи, еще более холодной ночи злого безбожия и лживерия, торжествующих в свои новые победы в несчастной России, мы вместе с православными катакомбными чадами Владыки Гория, охваченные единым духовным чувством, воспели. Величаем, величаем тебя, святителю Отче Гория, и чтим святую память твою. Ты бы молишься за нас, Христа Бога нашего. Святителю Отче Гория, моли Бог о нас.