15. Возвращение в Константинополь ⧸⧸ Сильвестр Сиропул. Воспоминания

Сильвестр Сиропул. Воспоминания о Ферраро-Флорентийском соборе. Часть одиннадцатая, в которой рассказывается о нашем возвращении в Венецию и о том, как мы служили литургию в храме Святого Марка по просьбе Дожа и по приказу и настоянию Императора, и как мы вернулись домой, и о том, что происходило по ходу нашего возвращения. Воспоминание 11. Митрополит Кизический Кир Митрофан от юного возраста был известен добрым монашеским житием и стремлением к добродетельной жизни, в чем хорошо себя зарекомендовал. Он ото всех стяжал славу, и все почитали и уважали его как благоговейного, божественного и достойного мужа. Но после смерти патриарха некоторые из императорских родственников нашептали ему излишние надежды, и он стал тешиться мыслью о восшествии на патриаршее место, еще будучи во Флоренции, и таким образом уже предвкушал императорские повеления. Итак, когда Иоанн собирался покинуть Флоренцию вместе с другими архиереями, то у него была великая схема которую он надевал и которая висела сверху его кровати.

Имел он и хранительницу для святых даров, сохраняемую в особом месте. Его монахи приготовили и собрали одеяние и нужные вещи, которые имели, маленькие и большие, все это вынесли и поместили в багаж. Но схема и дарохранительница исчезли с того места, где они висели. Не только монахи, но и сами митрополитки зически долго их искали, все перерыли и подняли в доме. Утрудились совершенно как внутри, так и снаружи, но ничего не смогли найти из упомянутых вещей. Это было удивительно и многими понято как знак, ведь ничто другое не пропало из тех вещей, которые могли быть легко проданы за достаточные деньги. Но только это конечно, очень драгоценная, скорее даже бесценная, но всё же не подходящая ни для продажи, ни для использования ни теми, кто там был, ни другими. И это при том, что никто из посторонних не заходил тогда в дом.

Отказавшись от попыток найти, они ушли. И ни они сами, ни другие не смогли потом обнаружить то, о чём шла речь. Когда они были уже недалеко от Венеции, где море неглубокое, то один из моряков того корабля, на котором находился митрополит Кизический, стоял, по латинскому обычаю, на ладье, на веслах, поскользнулся, упал в море и скрылся. Другие матросы его искали с усердием и не смогли найти. Некоторые и по этому поводу недоумевали. Как при наличии столь большого количества кораблей это падение не произошло на другом, но именно на том, где находился митрополит Кизический. Все же мы собрались все вместе в Венеции и ждали императора. Прежде нас туда прибыл беглец, епископ Ставропольский, и сохранялся у деспота, так как некоторые из латинин услышали, что он не принимает объединение.

и хотели его заполучить в свои руки. Митрополит Кизический поселился там в монастыре. В воскресенье перед праздником Успения, взяв четверых из наших, он служил литургию в келье, где жил, и совершил также поминовение Папы. Позвал он и живших в том монастыре латинских монахов, чтобы они видели праздничную литургию. Они, увидев ее, возрадовались и сказали, Мы празднуем в этом монастыре Успение Богородицы. Мы хотим и просим Твое Святейшество, чтобы Ты, взяв и остальных священников и диаконов, какие тут у Вас есть, отслужил литургию посреди храма, а мы приготовим Вам алтарь». И он согласился это сделать. Остальные архиереи, услышав об этом, вознегодовали и сказали «У нас нет Патриарха.

Как же было совершено поминовение Папы? Откуда у митрополита Кизического такое разрешение? Или его кто-то заставил это сделать? И они решили воспрепятствовать и попенять ему по-братски. Но православнейший деспот их опередил и смирил его. Когда митрополит Кизический пришел к нему рассказать о происшедшем и посоветоваться о предстоящей литургии, деспот сказал ему «Хорошо ли ты сделал, Разве так должен был поступать архиерей, старец и хороший человек? Во-первых, ты не имеешь слова об этом от императора, моего брата. Затем, мы не имеем патриарха, чтобы вам решать с ним церковные вопросы.

Откуда у тебя право поминать папу? Здесь есть и другие архиереи, первые достойные и уважаемые. И они ничего такого не сделали. Так что и тебе не надо было так делать. Поэтому в будущем ничего такого не делай. После этого 6 сентября в Венецию прибыл император, ведя с собой и митрополита Ефескова. Он взял его там, сохранял на всем протяжении пути и теперь привел в Венецию. Затем он поместил его на свой корабль ради безопасности и отдохновения и привез домой.

Императорская галера была снаряжена и готова, и 13 сентября в субботу галеру осветили и вывели на море напротив арсенала. В ту же ночь в арсенале произошел пожар в помещении, где изготовляли огнестрельное оружие. Сгорело три помещения с содержащимся там оружием и три генуэзские галеры со всем своим снаряжением. Их взяли в свое время после морского сражения в заливе, и они стояли с тех пор семь лет праздными только для показа. Если бы, узнав о возгорании, митрополит Ироклийский не предупредил людей в арсенале, поскольку жил рядом, то ущерб был бы большим. Ранним утром 14 сентября император отправился в Падую, чтобы посмотреть на город и ради собственного удовольствия. Так что ни уважение к воскресению, ни воздвижение Честного Креста не побудило его остаться. Не был он удручен и ущербом венецианцев.

Он вернулся через три дня и оставался еще много дней, пока не были приготовлены корабли. В эти дни Дош попросил Императора, чтобы наши отслужили Литургию в Храме Святого Марка, с тем, чтобы и он увидел нашу Литургию. Конечно, и Дош имел такое стремление, но по большей части это было внушение наших, которые хотели подвигнуть к служению в Латинском храме тех, кто были плохо настроены в отношении объединения и приняли его без расположения. Император согласился с тем, чтобы это состоялось. Затем он посоветовался с Великим Протасинкелом, стоит ли всем архиереям служить вместе или же одному архиерею с тремя или четырьмя священниками и диаконами. Великий Протасинкел сказал, служить в Пятером или в Шестером в Большом Храме при таком стечении народа не будет торжественно, а наша Литургия должна быть славной и торжественной. Но опять-таки служить всем не сделает нам чести, Ведь людей много, и среди множества есть некоторые невнимательные, которые не умеют сохранять благообразие общего служения. Латини же – люди, воспитанные и сохраняющие всякую благоустроенность и благоговение на службе.

Так что, если кто-то из множества сделает что-то неправильное и неуместное, упрек пойдет на всех, и вместо славы и чести будет нам порицание и бесчестие. Поэтому стоит, чтобы служили десять из архиереев, двое благоговейнейших и почтеннейших из ставрофорных архонтов и остальные чиновные архонты церкви, и из иеромонахов и пресвитеров благоговейнейшие. И таким образом будет наша Литургия славной и торжественной. Император это одобрил и попросил его выбрать определенных Прошли мимо таких архиереев, о которых знали, что они добровольно перешли в Уню и охотно ее одобрили. Так что ни митрополит Российского, ни Кизического не упомянули, ни Никейского, ни Мителинского, никого другого им подобного. Он выбрал тех, кого они видели подписавшими, но которые переменили мнение и противодействовали, как митрополит Ираклийский. О нём он, то есть великий Протасингел, знал, что тот подписал против воли и не был в облачении на провозглашение единства, так же, как и митрополит Анхиальский и другие. Затем из ставрофорных архонтов они отвергли великого Сакелария как пожилого, неблагообразного, с дурным голосом и неподходящего для чтения Евангелия.

Довольно ему и по печени о священных сосудах. Ведь именно он заботился о них. Также отвергли и великого Скевафилака, как слишком подвижного, шутливого и смеющегося. К тому же в настоящее время сильно кашляющего и харкающего. А о великих Артофилак, сказал он, и великий Экклезиарх, благоговейные и почтенные люди, и хорошо носят облачения. Пусть служат и некоторые из следующих за ними и подобных им архонтов. Весь его замысел был в том, чтобы митрополиты Иераклийский и Анхиальский и мы двое не имели возможности к избавлению от обязанности Литургисать. Итак, император повелел, и написали список тех, кого Великий Протасинкел избрал.

Потом он повелел, и собрались в императорской резиденции избранной архиереей и Великий Хартофелак вместе с ними. Император рассказал, как Дош сообщил и просил, чтобы наши послужили в храме святого Марка. Это показалось делом хорошим, и мы выбрали вас, чтобы вы служили. Итак, знайте об этом уже сейчас и готовьтесь, чтобы завтра служить. Тогда митрополит Ироклейский сказал, «Я не могу служить и прошу твоего снисхождения». — Ты будешь служить, — ответил Император, — ради твоего спасения. — Я немощен и не могу. — Ты сможешь.

Я прошу тебя, чтобы ты служил. — У меня болит голова, и если я оставлю ее непокрытой, то сразу заболею. — Служи и будь с покрытой головой. Не подобает такому быть в присутствии Дожи и Латинин, которые внимательно наблюдают и порицают таковое. Нужно, чтобы ты служил, и ты будешь служить. Какая необходимость, когда я в немощи? Пусть служит митрополит Трапезунский или другой, кто здоров. Оставь слова, ты будешь служить.

Затем император обратился к другим, и они согласились. Но митрополит Анхиальский заявил, у меня нет облачения, поэтому я не буду служить. И ответил император, найди у другого и служи. Тот сказал, я не хочу унижаться ради того, в чем не имею нужды. Император ответил, мы распорядимся и найдем для тебя облачение. Митрополит Анхиальский сказал, а не лучше ли, чтобы служил тот, у кого есть облачение, и кто собирается его давать мне, не имеющему и не желающему просить? И на этом вышли. Император также сообщил неприсутствовавшим там, чтобы они служили.

Удрученный митрополит Ираклийский пришел к воротам собора Святого Марка, призвал там великого Хартофелака и сказал ему «Я нашел каноническое препятствие, благодаря которому избегну служения». Император повелел, чтобы служил также митрополит Он впал в каноническое нарушение, и я решил больше не служить вместе с ним. Поэтому мне показалось правильным сказать это тебе, чтобы ты передал императору, и он бы приказал другому служить вместо меня. Так что прошу тебя, иди ради меня к императору и передай это. Великий Хартофелак сказал, лучше ты сам иди и передай это. Тогда сказал митрополит Иероклийский. Иди и ты вместе со мной». Итак, они пошли вместе, и когда митрополит Иераклийский изложил это, император ответил, «Мне не кажется правильным, чтобы ты не сослужил с ним до исследования вины.

Итак, служи теперь, а потом вы это исследуйте». Тот возразил, «Вина его очевидна. Он рукоположил во священнике убийцу, убившего на Родосе Михаила Каресия. Поэтому мне не позволяет совесть служить вместе с ним. Хорошо, согласился Император. Тогда мы его отстраним и назначим другого служить вместо него, и ты будешь служить невозбранно. Он же сказал, поскольку тот получил твой приказ и решено, чтобы он служил, не следует ему препятствовать. Лучше назначь другого вместо меня, так как я немощен И к тому же оказалось это препятствием.

Но император молвил, это будет на мне, и я назначу другого вместо него, как знаю. Ты же служи. Так митрополит Иераклийский вышел, не найдя согласия. На утро следующего дня, это было воскресенье, император напомнил митрополиту Иераклийскому, чтобы он шел в собор святого Марка и служил. И вновь в скором времени сообщил, что если ты не будешь служить в качестве первого, то другой вместо тебя служить не будет. После такого настояния он против воли пошел и служил. Итак, мы служили в присутствии деспота и дожа, стоявших вместе, император не присутствовал на литургии. Дож и его архонты, бывшие с ним, оценили чин нашего Если некоторые порицают нас за то, что мы служили в латинском храме, то зря они нас бронят.

Мы служили на нашем антиминсе и с нашими священными сосудами, как мы служили и в латинских домах, и исполняли в точности весь наш церковный чин и обыкновение. Ипумниматограф прочитал святой символ с высоты амбона громким голосом без прибавления. и Папа там также не был помянут. Итак, видящий все Бог знает, что все произошло так, как сейчас рассказало Мое Слово, и Я не изменяю ничего из произошедшего там и ничего в этом сочинении не пишу против истины». После этого Великий Протесенкел просил Императора, чтобы совершить поминовение Патриарха. Из 500 флоринов найденных в Патриарше Келии, часть была истрачена на похороны, первое поминовение и на его гроб, оставшиеся на покупку собак и их содержание. Оставались нетронутыми только облачения Патриарха. Император приказал продать их, и эти флорины были даны великому Протасинкелу, и он устроил поминовение.

Он вновь определил служащих и первым митрополита Трапезунского, который и раз, и два отказывался от этого. Все же по настоянию императора он подчинился. Когда мы были в облачениях при храме монастыря Святого Георгия и пела испоминальная служба, после непорочного вошел латинский епископ и восемь латинских эеромонахов. Они также были в облачениях и встали вместе с нами, держа свечи, подобно нам. После окончания непорочного и канона они прочли тихим голосом молитву по своему обыкновению. Когда началась литургия, они вошли вместе с нами на первом входе и встали на амвоне, как просто смотрящие. Когда было целование мира, они также приветствовали друг друга. И так завершилась литургия.

Это было устроено Великим Протасинкелом. Так Он заставил тех, кто не служил Литургию в Святом Марке, служить на этом поминовении. Он также весьма заставлял служить эту Литургию Архонта Монастырей и Архонта Антиминцев, но не смог их заставить. Он докучал и даже угрожал им весьма. Вот так обстояли дела. В отношении нашего возвращения на родину папа договорился с венецианскими деловыми людьми, что две галеры Прагматии возьмут из наших по сто человек, а также прислал средства на императорскую галеру и на еще одну. Наняли матросов для одной галеры, на которую взошел деспот. Для императорской галеры дали средства на два месяца, и никто из венецианских моряков не захотел на неё взойти.

Были собраны подручные, русские и болгары, не имеющие никакого опыта в морском деле. Не хватало от установленного числа 60 моряков. Тем не менее делались приготовления и нам сказали взойти на галере 14 октября. В ту ночь произошла большая буря, которая сильно возмутила море, оборвала якоря и внутри залива разбила четыре галеры, из которых одна была капитанская, на которую мы и были введены. Половина её борта была разрушена с одной стороны, и его восстанавливали три дня. Затем мы опять взошли на галеры. Обещавший возвратить нас в Константинополь со всяческим удобством на больших кораблях и с великой честью папа, устроил так, что мы имели столько места и удобства на грузовых галерах, сколько имеют черкесские или скифские рабы, которых везут на кораблях эскафы или аспрокастеры. Мы вышли из Венеции 19 октября и, пройдя около ста миль приблизились к старому заброшенному замку, но в остальном хорошему городку по месту и расположению, окруженному цветущими островками и изобилующему богатством всего необходимого и разнообразной живности.

Называется он Поло. Там ждали нас галеры, и они взяли и людей, и необходимые вещи. Императорская же галера вышла, как обычная с нехваткой шестидесяти матросов. Мы продолжили плавание и в одну ночь остановились в заливе. Утром, отплыв оттуда, мы обнаружили, что ветер противный, и, вернувшись, встали в том же заливе на три дня, не имея в том месте никакого утешения. Затем мы вышли, и короткое время был попутный ветер, но мы лишь около двух часов плыли хорошо. а затем вновь попали в неожиданную бурю, которая рассеяла корабли, сбила их с пути и привела к пустынному острову, называемому лесом. Венецианские галеры изнемогли и вошли в тамошний залив.

Императорская же галера, лишенная и моряков, и опытных людей, не смогла войти, но отошла от того места, и мы не знали, что с ней произошло. Мы все скорбели, думая, что она подверглась опасности, и ждали два дня. К вечеру второго дня император известил нас о том, что его корабль причалил с другой стороны того же острова. Но поскольку расстояние между нами было большое, он приказал нам выйти ранним утром и плыть прямо. Выйдет и он с другой стороны, и мы таким образом объединимся по пути. Так и произошло. И так мы плыли и, достигнув Рогузского залива, попали в великую и невыносимую бурю, во время которой мы совершенно отчаялись в наших жизнях, плача, стеная и вспоминая своих любимых. Так прошла целая ночь, и ни одна галера не видела другую.

И даже моряки не знали, куда несло корабли. Боясь, чтобы еще в темноте не приблизиться к земле и не погубить корабли, они направили их в открытое море. В эту же ночь один корабль, шедший из Константинополя, утонул в этом самом море, недалеко от нас. Когда наступил день, ветер стал тише, и мы поняли, что находимся далеко от земли. Весь тот день мы шли к Эпиру. Пробыв там весь следующий день, мы затем прибыли на Киркиру, и там два дня ждали императора. Когда мы услышали, что в тех местах проходили четыре каталанские галеры, нас объял страх, как бы они не повстречались с императором. Но через два дня и он прибыл на Киркиру.

Когда мы направлялись в Италию, тамошние на Киркире христиане и хорошие люди с радостью нас принимали и оказывали нам большую честь. Когда же мы возвращались, то они нас принимали совершенно без расположения и говорили, «Лучше бы вы не ходили на собор. Что хорошего вы сделали? О, если бы мы не видели вас, направляющимися туда!» Тамошний Протерей вместе с другими священниками подошел к Императору, и они выпытывали и спрашивали, как Император повелит им вести себя с латининами. Он же ответил. Живите по тому чину, которого держались и раньше. Они сказали, у нас здесь нет епископа. Мы испытываем тех, кто готовится к священству.

Берем у них свидетельства и затем посылаем их для рукоположения к нашим епископам. Находящийся здесь латинский епископ часто просил, чтобы ему самому их рукоположить. Мы же говорили, что невозможно нам принять вашу хиротонию. И из-за разделения мы всегда отводили его просьбу. Теперь объединение состоялось, и он попросит нас рукополагать, а мы совершенно не хотим этого. Какой мы здесь можем найти выход? Мы так устроили и приняли объединение, ответил Император, чтобы каждая сторона сохраняла обычаи и чин, какие имела прежде. Если вам латиняне что-то скажут, что так было совершено объединение, чтобы мы имели наши обычаи и чин, как и прежде.

И так они не будут досаждать вам». Они же вновь сказали, «Мы подчиняемся латининам, и наше слово у них не найдет понимания. Они скажут, что раньше вы были отделены, а поскольку теперь вы присоединились, и мы все едины, то нам принадлежат и рукоположения». И они не позволят нам куда-то идти и рукополагаться. Что нам с этим делать? Император сказал, что пусть будет переписан Орос и дан вам, и вы будете его иметь в защиту того, что мы вам говорим. И таким образом они расстались. Ранним утром следующего дня мы, подняв якоря, отплыли, так что никто даже и не подумал о том, чтобы переписать Орос.

Пропущу то, что было по пути. Остановки, пустая праздность и опасности, и, наконец, мы достигли Мифона и стояли там пять дней, препятствуемые сильным южным ветром. Нашедшиеся среди мифонцев ревнители нашего учения бронили нас и говорили. Мы раньше, когда вступали в словесные состязания с находящимися здесь латининами, побеждали их, и они не могли нам возразить. А сейчас мы и не знаем, что им сказать. Хорошо, если бы исправили что-то из их обычаев. Не есть мясо два дня во время Четыридесятницы, не служить три и четыре раза за день на одном и том же алтаре, в день Рождества Христова и Воскресения не служить одному и тому же священнику от полуночи до четвертого часа дня столько, сколько он только сможет служить. или что-то еще из их многочисленных несуразностей.

Ведь если бы вы изменили что-то из обычаев латинин, то мы могли бы сказать им, что и вы ошибались в таких-то вещах, а наши вас исправили. А теперь мы даже взглянуть на них не сможем. Большое зло вы сделали нам. Император вышел из мифоны и отправился верхом. оставив позади и корон на расстоянии одного дня пути. Там, достигнув одного порта, он на короткое время остановился. Триеры прибыли из Мефона в корон и там ждали полтора дня. Здесь латинские священники вместе с греческими, с каждой стороны со своими епископами, латинскими и греческими, вместе в облачениях устроили крестный ход.

Шли по двое, грек с одной стороны и латинин с другой, таким образом являя объединение. На следующий день галеры подняли якорь и после соединились с императором. Императорская триера ушла к нему сразу и взяла императора на борт. Они продолжили плавание, обошли Манимвасию и значительную часть Пелопоннеса. К полуночи поднялся сильный ветер, а за ним большая буря и полная тьма. Корабли сильно качало, и мы вновь подверглись опасности. К утру следующего дня мы, вопреки надежде, оказались в виду столбов, стоящих около Афин и называемых тамошними жителями колонны, которые показались нам вестниками всего благого. Когда наступил день, дул тихий ветер, было спокойное море, и нам была послана хорошая погода.

Так что через два дня мы достигли Эвбеи. Там нас захватили проливные дожди и сильные ветра, и мы стояли, ожидая благоприятной погоды. Здесь вновь латинине устроили крестный ход вместе с греками. Шли подвое грек и латининин. Во главе митрополит Митилинский, который служил вместе с латининами в их храме. Живущие на острове наши священники очень сокрушались и говорили нам, «Вы сделали нам великое зло. Ведь латинине и раньше просили служить литургию в наших храмах, но мы их отгоняли, как схизматиков. Теперь они без разбора будут приходить с раннего утра, когда захотят, и служить.

А мы не дерзнём даже рта открыть. Мы лишь сохраним то, чтобы не служить в один и тот же день. И если они захотят, то отстранят нас полностью, совершая литургию ежедневно. По прошествии десяти дней, когда поднялся удобный ветер, мы, подняв якоря, отплыли. Когда императорская триера уже собралась, по обыкновению плыть впереди, император приказал немного подождать. Он хотел получить некоторые известия из города, которые уже шли к нему, как он слышал. Поскольку вскоре подул противный ветер, он не смог выйти. Мы же плыли весь день и к вечеру достигли некоего порта.

На следующий день мы, вновь подняв якорь и проплыв много миль, к вечеру привели корабли к Ориосу и, став там, ожидали императора, переживая из-за его отсутствия и из-за препятствия к отплытию, так как была удобнейшая погода для возвращения. Находившиеся на кораблях купцы унывали, что не смогли убедить капитана продолжить плавание. Ведь у них были большие потери в случае задержки Галлер и к тому же опасности. И они устроили капитану протест с тем, чтобы он оберег их от потери. Он же показал им выданную в Венеции грамоту, которая предписывала ему никоим образом не разлучаться с императором. И таким образом он от них отделался и отослал их прочь. Пока мы там находились, скончался протегдик, диакон Кир Георгий Каппадокийц, измученный многодневной болезнью. И он был погребен на небольшом острове, имевшем латинскую церковь Святого Георгия.

Прошло больше десяти дней, и император все не приходил. Поэтому мы были вынуждены вернуться на Эвбею и нашли его там. Дули противные ветры, были ливни, снег и лед. и мы там остались еще на 15 дней. Тогда же мы узнали, что императрица заболела. Когда окончилась зима, и мы уже приготовились выйти из гавани, как умер палеолог Кассандрин. Никто из нас не был оставлен для того, чтобы заниматься погребением палеолога, но были даны средства переводчику Секундину, чтобы он совершил погребение и похоронил его с честью. Мы, подняв якоря, отправились.

Миновав Скеофос, Скирос и Скопелос, мы причалили у диадромов. Там вновь подул противный ветер, и мы были заперты в порту в течение многих дней. Мы источили все запасы пропитания и никак не могли найти воду. Отправили галеру Виглы на Скопелос, чтобы добыть и через два дня она привезла семнадцать хлебов и одного анагра – роскошь для собак. Всегда было много забот о содержании собак. Итак, мы рассуждали, вернуться ли нам вновь на Еврип или же двинуться на Крит или в Метелину. Тогда как раз подул попутный ветер, и мы сразу поплыли, и, приблизившись к порту Гимна Пелагесия, увидели императорскую триеру, стоявшую там на рейде. Моряки двух галер, увидев это, возмутились и закричали.

И комиты кричали и делали знаки руками комиту на императорском корабле, чтобы ему следовать по другому пути. Он знаками указал на императора, как на причину, и что он сам, против своей воли, вошел в порт. По необходимости этому последовали и остальные при полном нежелании всех тех, кто на них находился. Вход в этот порт был такой ширины, что разве одной галереи оставлял возможность пройти. Но внутри он был достаточно широк и с полным безветрием, поскольку был невелик и окружен высокими горами. Когда все стали жаловаться, что мы туда зашли, император сказал «Быстро выходим, чтобы никто не страдал». Когда услышал это помощник капитана, то заявил, «Мы не выйдем отсюда, пока не пройдет неделя минимум». Так и произошло.

Противные ветра препятствовали выходу, и мы остались словно в тюрьме, бедствуя, болея и не имея воды, так как на том острове вообще не было воды. Лишь после седьмого дня и при благоприятном ветре мы, подняв якоря с большим трудом, усердием и криком, смогли миновать проход. Капитан, словно позабыв о своем возрасте и достоинстве комита, бегал и прыгал по галере, называя моряков братьями и побуждая их активнее грести и обещал дать им по две амфоры вина. Он делал им знаки большим пальцем вверх и громко кричал. И так с большим трудом вышел капитанский корабль. Также и следующий за ним. А капитан опять следил за ним, выводя его знаками, жестами и криком. Когда он увидел, что и этот вышел, он, подняв руки, воздал славу и благодарение Богу.

Но императорский корабль, идущий сзади, не смог выйти. так как подул встречный ветер, возмутил море и поднял волны, препятствуя выходу. Так там остались две триеры, императорская и деспота, а две вышедшие встали с другой стороны острова, и там мы и заночевали. Когда наступил день, вышли и те две триеры и объединились с нами. Мы сразу направились к Лемносу и, придя, встали у Кацина на пять дней. Император занялся охотой, а экипажи венецианских галер грабили лимносцев и учинили там большое разорение. Там же нам было возвещено о смерти госпожи императрицы Марии, супруги императора. Мы сразу вспомнили о знаках, явленных нам во Флоренции.

В мае и июне появились две звезды, находившиеся на небольшом расстоянии друг от друга, и испускавшая дым. Большая испускала больше дыма, а меньшая и дымилась меньше. Мы вспомнили о подобной же большой звезде, испускавшей очень много дыма перед пленением и смертью эмира Боязета, что предзнаменовало его гибель и говорили, что это и есть знак смерти владык. Услышав о смерти госпожи императрицы Марии, а затем и госпожи Евгении, супруги деспота, Мы сказали, что те дымящиеся звезды были предзнаменованиями их смерти. Из города послали корабль и написали, чтобы сказали там императору о смерти его госпожи. Устроили совет и решили, что если император услышит об этом, то будет скорбеть и печалиться более пятнадцати дней. И кто убедит его уйти отсюда? И многое другое нашли, из-за чего, казалось, лучше не говорить об этом императору.

Так что об этом умолчали. После того, как экипажи «Галер» насытились добычей лимносцев, мы подняли якоря и, проплыв немного и оказавшись на месте, называемом «Сатир», вновь подверглись ужасной буре. И вот тогда, в самом деле, мы отчаялись в своих жизнях. И тогда было нам послано утешение, в таких вот обстоятельствах появившийся и ветший нас сладчайший божественный свет, который тогда был нам явлен. Когда наступил день, ветер стал умереннее, и венецианцы захотели плыть. Но император, увидев море волнующимся, убоялся и остался. Итак, по прошествии того дня и следующей ночи На следующий день мы увидели, что ветер стал тише, подняли якоря и отплыли. Пройдя северную часть острова и выйдя в море, мы встретились с сильным южным ветром, так как раньше от него нас закрывал остров.

Корабли понесло со страшной силой, так что на них трещали мачты. Подбежав, моряки увидели, что одна мачта начала разламываться и мы подумали, что они хотят ослабить паруса. Они же, забравшись на мачту при такой силе и лютости ветра, прикрепили к ней в трех местах крепчайшие веревки от верха до низа и закрепили их около кормы. Потом они правили, натягивая и ослабляя их с помощью блоков и обеспечивали безопасное плавание. Так за четыре часа мы от Лемноса достигли пролива, где нашли закругленный грузовой корабль, вышедший из Венеции за пятнадцать дней до нас. На него император посадил некоторых людей, львов и собак, чтобы доставить их в город. Там он напоролся на подводную скалу и стал недвижным. Мы проплыли немного вперед и там остановились, проведя тот день и ночь.

На следующий день, подняв якорь, мы отправились. Когда мы проплывали к Галиаполе, то галиаполийский правитель послал одного из своих агарян приветствовать императора. Через него он приглашал императора, говоря, что если тот захочет отдохнуть в замке или во владениях Эмира, то он в его распоряжении. Император оценил это внимание и послал ему в дар серебряную вазу вместе с лоскарем Мамали. Оттуда через два дня к вечеру мы достигли Борослова, столичного предместья. Там глава города, господин Павел Асан, вышел с великим множеством людей поклониться императору. Около второго часа ночи мы достигли золотых ворот и встали в месте, называемом Экссортесис, куда множество архонтов пришло поклониться императору. На следующий день, это было 1 февраля 3 индикта, понедельник Масленицы, прибыл на галерею для встречи императора деспот Кир Константин и множества других архонтов, генуэзцев и венецианцев.

Поскольку же прежние советники не сочли правильным сказать императору о смерти госпожи, то и здесь они не выказали никакой скорби. Вот почему его вели и сопровождали шумом, трубами и песнями, и привели к набережной Кенега. Императоры-деспот, предводительствуемые деспотом господином Константином, вышли из кораблей и направились во дворец верхом. Император, узнавший о смерти жены деспота, но не госпожи императрицы, не увидев никаких признаков радости у входа во дворец, решил, что это из-за смерти жены деспота. Также и деспот, узнав раньше о смерти госпожи императрицы, не знал о своем собственном вдовстве. Так что каждый относил скорбь ко вдовству другого. Когда же они вошли внутрь императорских покоев, то поняли, что они оба овдовели. Их мать, святая госпожа, возвестила им сразу о случившемся.

И каждый оплакивал свое собственное горе. Так мы вернулись в Константинополь с многочисленными сложностями и опасностями, и с великими бедствиями. Это наше слово упоминало лишь основное и оставляло в стороне меньшее. Немного добавив о том, что было после нашего возвращения, оно обратится к любезному молчанию.