15. Последние годы жизни ⧸⧸ Сщмч. Нектарий Трезвинский

Последние годы жизни Последние годы жизни епископа Нектария — это пять с половиной лет каторжных работ. О них в сведении сохранилось немного. Известно, что владыка пребывал в Прорвенском концлагере у Каспийского моря. Этот лагерь был организован согласно приказу ОГПУ СССР номер 858 от 5 сентября 1932 года и первоначально состоялось с трех отдельных лагерных пунктов Гурьевского, Астраханского и Мумлинского. Управление лагеря находилось в городе Гурьеве в дельте реки Урал на территории Казахстана, а лагерные подразделения в разных местах Так в середине тридцатых одно было даже на Аральском море, почти за тысячу километров от управления. Первое лаготделение, давшее название самому лагерю, располагалось к югу от Гурьева на острове Прорва. Но сюда епископ Нектарий попал не сразу. Как свидетельствуют его письма, до июля 1933 года он находился в районе Астрахани.

В первом письме, датированном 17 по старому 30 по новому стилю ноября 1932 года, Владыка сообщал, что с середины октября работал там на рыбных промыслах. В этом же письме он благодарил за посылку и письма, отправленные его Чувашской паствой, перед праздником воздвижения креста, то есть до 14 по старому 27 по новому сентября 1932 года. Поскольку как минимум за месяц до этого владыка уведомил свою паству о месте своего пребывания, Значит, в конце августа он уже находился в Астрахани. По-видимому, планируя открывать новый концлагерь, как раз в это время сюда и свозили осужденных. Но где находился владыка Нектарий до этого времени после вынесения приговора, то есть января 1932 года, неизвестно. Вполне возможно, что сначала владыку действительно отправили на Беломорканал, Так, согласно показаниям священника Лукьяна Васенева, во время следствия 1946 года епископ Нектарий, арестованный в 1930 году, был отправлен на Беломорканал. Первое письмо Владыке в ноябре 1932 года, адресованное брату Авраамию, простому чувашскому крестьянину Маркову Авраамию Марковичу, была отправлена из Махачхалы. Епископ Нектарий писал.

Сюда я попал случайно и неожиданно. С Покрова и Позлатоуста в день я трудился рыбаком на Каспийском море и был отрезан от всего мира. С восьмого ноября по заговины был на море сильный шторм буря. Нашу лодку унесло в льдины и разбило А нас рыбаков подобрал пароход. Натерпелся я горе и страху. На волосок был от смерти в волнах, спасен чудом Божиим. Теперь нас поездом снова везут в Астрахань, где будем зимовать. Жизнь моя очень прискорбная и тяжелая.

Спасибо с Господи, что не забываете меня и помогаете мне. Обратный адрес в конце письма указан. Город Астрахань. Пароходная улица 32, Управление лагерей ОГПУ. Второе письмо от 26 декабря 1932 года по старому стилю написано в Астрахани. Обратный адрес в нем Астрахань, УЛАГ ОГПУ, Промысел, Войково, Копчик. В это время епископ Нектари находился не в самом лагпункте, куда доставлялась почта, в том числе и посылки. Посылки ваши мне находятся в Астрахани, в лагерном пункте, и неизвестно, когда мне привезут.

Ибо я нахожусь в пятидесяти верстах от города, писал он. Нахожусь по реке Балди, на промысле Копчик. Ходим ежедневно тянуть невод. Работа мокрая, нелегкая. Пища сравнительно неплохая, но малопитательная. Вокруг в селах есть храмы и богослужения, только попы почти всюду обновленцы. Так сегодня я украдкой от надзора сходил в село Радина к Литургии, но там оказался поп-обновленец, и я не знал, как бежать оттуда, всю дорогу отплевывался. На первый день Рождества я ходил в ближайшую деревню славить родшегося Христа.

Почти во всех домах приняли меня, несмотря на то, что я одет не по-духовному, в услонском одеянии. В этот день, по словам владыки Нектария, невод не тянули, так как его едва не утопили, поскольку проломился тонкий лёд. Невод с большим трудом извлекли из воды, а потом уложили на сани. Промокли и устали, но вернулись в два часа дня. И, вероятно, после этого Владыкой отправился славить Христа. За это, как он пишет надзор, угрожал ему рапортом начальству, последующей отправкой в карцер. Однако, если и на следующий день Владыке удалось все же сходить украдкой в церковь, то можно заключить, что режим был относительно нестрогий. Конечно, обстановка была лагерная, тяжелая работа и содержание в бараках с их типичным бытом.

Как об этом свидетельствует и письмо Владыки. Пишу вам на второй день Рождества Христова вечером. А вокруг меня в бараке бесовская пляска, ругань, людская, отвратительная и прочее безобразие. Но в целом по сравнению с другими лагерями и с тем, что предстояло вскоре пройти самому Владыке, это было еще сносно. В общем, живу я, слава Богу, неплохо, даже написал он в конце письма. В следующих двух письмах от 22 и 25 января по старому стилю 1933 года он благодарил свою Чувашскую паству за посылки и за память. Усердно молю подателя всяких благ Господа Бога, да воздаст он вам вместо земных небесное, вместо телесных нетленное, вместо временных вечное, очень тронут заботливостью обо мне чувашской православной Охристе-братье. Вы поднимаете мой по временам слабеющий дух и заставляете его одушевляться на подвиг страдания за церковь православную, преданную митрополитом Сергием безбожным на разорение.

Владыка Нектарий по-прежнему Трудился рыбаком на Каспийском море, работал на неводе. Моя жизнь, как жизнь рыбака-волгаря, скучная и однообразная. Тем более, что я заключенный, то есть нахожусь под надзором стрелков и никуда не могу отлучаться. Хорошо хоть то, что живу не за проволокой и не за стенами. Без службы церковной немного дичаю духом. Лишён всякого молитвенного утешения духовного, какое получает православная душа христианская во храмах божиих, сетовал он в письме Аврааме, но не роптал и принимал всё с терпением. Ничего не поделаешь, Церковь Христова, истинная православная, временно ушла в пустыню, как об этом говорится в 12 главе Апокалипсиса. Этот образ жены, убегающей в пустыню от змея, в отношении церкви в богоборческом государстве, то есть находящейся на нелегальном положении, спасающейся в катакомбах и пустынях от преследования власти, использовался многими архипастерями российской церкви, осознавшими апокалиптический характер происходящих событий в России.

А жена убежала в пустыню, где приготовлено от Бога было для нее место. И даны были жене два крыла большого орла, чтобы она летела в пустыню в свое место от лица змея. Очевидно, об этом же писал епископ Нектари и своему ставленнику, священнику Никифору Реткину, перешедшему к тайному служению в 1932 году. Также и в декабрьском письме Чувашам «Я все скорблю о Святой Церкви Христовой, что ушла ныне, по словам святого, апокалипсиса в пустыню, то есть в подполье, когда верующие вынуждены тайно, сокровенно собираться на церковную молитву». Так было во времена мученичества и во времена ересей в Греции и на Востоке, когда власть оказывала покровительство ересям, то есть неправильному искаженному пониманию божественной истины. У нас же теперь внешность, то есть видимые церковные обряды остались не нарушенными, как у обновленцев, так и сергиевцев, зато нарушены святые каноны церковные. Кому дорога чистота и верность святого православия? тот должен зорко стоять на страже святых церковных канонов, подробно разъяснять вам, воздерживаясь, сами знаете почему.

Удивительно, что письма, даже с такими неподробными, но вполне определенными и ясными разъяснениями, все-таки пропускались лагерной цензурой и доходили до адресата. Причем, очевидно, этим отличались все письма епископа Нектария. Так в тех письмах, которыми мы располагаем, он постоянно увещевает свою чувашскую паству твердо держаться истинного православного исповедания. Например, в письме матери Фекли Владыка писал «Сергианство — это преступная приспособляемость самого митрополита Сергия и вообще церковной иерархии к советской власти, являющейся олицетворением безбожия и всякого нечестия. Вот почему я не имею с ним церковного общения. Кто осознал заблуждение митрополита Сергия, тот не должен иметь с ним и с его духовенством ничего общего». И даже в пасхальном письме в апреле 1933 года наряду с поздравлением он призывал. Да укрепит Господь вашу ревность о православии!

В обновленчестве и сергиянстве сделана духовенством попытка подчинить церковь интересам революции, а интересы революции относительно церкви — её скорейшая ликвидация, то есть уничтожение церкви. Сергиевцы тем и погрешают, что волей или неволей содействуют ликвидации церкви. Да избавит нас Господь от этого иудиноокаянства! Его письма, помимо всего, свидетельствуют еще и о том, что епископ Нектарий был в курсе церковных дел. Так он упоминал, что в городе Серпухове в московской губернии есть православные храмы. Безусловно, речь шла о несергианских. И в Серпухове действительно еще до начала 1933 года оставались открытыми иосифлянские церкви Покровская, Сретенская, Никольская, Николы Будки и Покровская Высоцкого монастыря. Вероятно, с кем-то из серпуховской или московской паствы непоминающих епископ Нектарий мог поддерживать переписку.

Знал Владыка и об архиепископе Серафиме Самойловиче, одном из самых ярких деятелей антисергианской оппозиции того времени, и сообщил о нем своей Чувашской пастве в письме Авраамию. В Казмодемьянске живет православный архиепископ Углический Серафим, к нему можно обращаться. А в письме Фекли добавил, его тоже преследует митрополит Сергий через три буквы. примечание, через три буквы имелось в виду ГПУ. Весной и в начале лета 1933 года Владыка Нектарий продолжал работать на рыбных промыслах в Астрахани в районе села Тумак. Здесь с ним смогли повидаться его духовные чада. Матушка Фёкла в своих показаниях во время следствия 1947 года вспоминала о том, что из Яранска поехали к епископу Нектарию, священнику Аврааме, Нестору Яковлевичу и еще один человек, которого она не знала. Она попросилась с ними и ее взяли с собой.

По ее словам, Владыка находился в местечке Тумак, недалеко от Астрахани, и виделась она с ним в течение пятнадцати минут в присутствии наддирателя. В материалах следственного дела 1936-1937 годов также есть упоминание о том, что летом 1933 года к епископу Нектарию в лагерь Ездили бывшие староста Падеринского храма Нестор Яковлевич Масунов и житель селоводщина Елисей Ильич Полушин, вероятно, как раз тот, кто был незнаком Фекли Яковлевой. Нестор Яковлевич проходил в качестве одного из главных обвиняемых по делу 1936-1937 годов, о котором будет подробнее рассказано в следующих главах. А Елисей Яковлевич, вероятно, арестован не был, хотя и находился в розыске и упоминался в других следственных делах как странствующий. Интересный рассказ о нем в воспоминаниях катакомбной монахини Серафимы, опубликованных в 1998 году. Матушка Серафима родилась в благочестивой семье вятских крестьян. Ее отец Яков Степанович Ашаев был глубоко верующим человеком, попечителем Кикнурского храма, после закрытия которого участвовал в богослужениях в других селах только у священников, поминавших епископа Нектария. В дальнейшем вместе со своей семьей посещал тайные богослужения, принимал у себя тайных священников, хранил в отзвании епископа Нектария против декларации и другие документы.

Матушка Серафима вспоминала. Владыка Нектария из ссылки в Казани уже попал в лагеря, и вдруг произошло дивное событие, тоже навсегда врезавшееся в память маленькой девочки, от Владыки Нектария пришло письмо. Уж кто-что запоминает в своей жизни, а по воспоминаниям этой бывшей тогда девочки можно судить, какой дух царил у нее в семье и какие события почитались в ней главными. Письмо было небольшое, написанное с одной стороны листа. Девочка запомнила его почти слово в слово и бережно хранила его в своей памяти много трудных долгих десятилетий. Пишет ладыка Нектари. «Шлю божие благословения и молюсь за вас каждое утро и вечер. Благословляю свою епархию.

Посетил меня редкий гость Елисей Ильич из села Вотчина. Узнал я о всем, что в моей епархии, кто уклонился к сиргианам, кто остался в православии. Отец Александр остался в православии да поможет ему Господь до конца стоять с толпом православия. Я вас прошу не ходить в Церковь Сергеянскую. Молитесь дома, пред иконами. Приобщайтесь хотя в два года раз только у истинного пастыря. Много-много лет спустя этот случай с получением письма от владыки Нектария имел неожиданное продолжение. Пришли верующие и среди них матушка Серафима.

на могилку Блаженного Прокопия в село Галецкое. Это было уже перед семидесятым годом в Летнюю Казанскую. В глуши на кладбище собралось много верующих мужчин, обсуждали перепись, можно ли в ней участвовать. Когда беседа стала кланяться к концу, один человек встал и начал прощаться, и кто-то назвал его при этом Елисей Ильич. И мигом вспомнилось матушке Серафиме заветное имя из письма владыки Нектария. Посетил меня редкий гость Елисей Ильич. У редкого гостя имя было редкое. Они его называют Елисей Ильич.

Так это значит Елисей Ильич, который был у владыки Нектария. Человек пошел между могилам. Матушка устремилась за ним и окликнула его. Елисей Ильич? Он оглянулся. Вы из села Водчина? Да. Вы у владыки Нектария были?

Да. И так поразил его звук дорогого имени, что человек опустился на могилу, возле которой застигла его неожиданная встреча, и заплакал. — Вы что, его знаете? Матушка Серафима объяснила, что была еще малолетней, но знала ее по письмам. — Расскажите о нем, — попросила она. И Елисей лишь стал рассказывать о свидании, бывшем сорок лет назад. Как просил он этого свидания, как милиционер ответил, что сегодня нет, а только завтра сможете свидеться, и спросил, А кто он вам? Да дальний родственник.

А что он за человек? Как все, обыкновенный человек. Нет, он не таков, как все. Ну а чем он может быть не таков? А вот, когда Трезвинский едет на рыбную ловлю, груду везут рыбы, а когда Трезвинский не едет, едут назад с пустыми лодками. На второй день удалось встретиться. Владыка расспрашивал обо всех священниках. Кто ушли в сергианство, кто нет, кто утвердился в православии, дал Елисею Ильичу много крестов, чтобы он раздавал всем, как будто в напоминание своим чадам о назначении христианской жизни.

Рассказал еще Елисей Ильич, что когда владыку Нектария посадили, стали принуждать к сергиевой декларации, и он отказался, ему сказали – вот тебе за отказ десять лет тюремного заключения. — Пусть я там умру, но к Сергию не пойду, — отвечал святитель, — а мы тебя и не выпустим, пока не изгнаем в тюрьме. Примечание Суздальские партиальные ведомости, 1998 год, номер 3, страница 29, 25-26 Побывал ли Елисей Ильич отдельно у владыки, или речь идет об их приезде с Нестором Яковлевичем Масуновым и Матушкой Феклой, неизвестно. Если и побывал, то до того, так как вскоре уже после их отъезда заключенных рыбаков угнали в Астрахань и перевезли на прорву. Диакон Вещев, поехавший к владыке осенью 1933 года, свидеться с ним уже не мог. По его словам, прорвлаг не допускали. Изменения своей лагерной жизни епископ Нектария писал в октябре 1933 года. «Здесь в Астрахани, в лагере Войкова, меня постигла неприятность.

По какому-то доносу у меня неожиданно сделали обыск и отобрали все деньги казенные и мои собственные, некоторые вещи и посадили под арест за проволоку в изолятор. Здесь давали обеты ужин весное, а был Петров пост, и я не ел вареного на мясе и питался только кипятком до 300 грамм хлеба. Через это за три недели я очень истощил себя. В начале июля меня с партией заключенных направили в прорву, в лагерь на Среднеазиатском берегу Каспийского моря. Вез нас туда пароход восемь суток. От испорченной сырой воды я заболел в дороге лихорадкой, малярией и сильным поносом. На прорве нет пресной воды. Таяли летом из льда воду, выдают воду по норме.

Кроме того, летом здесь были буквально тучи комаров, без полога нельзя было ни спать, ни отдыхать. Меня, несмотря на болезнь малярии, сразу послали в грузчики, и я начал томиться на непосильной работе. От жары и отсутствия пресной воды я почти издыхал. А тут еще припадки малярии. Вдруг неожиданно меня с партией заключенных отправляют на пустынную командировку. Бурунчук. 300-400 верст от прорвы. Здесь в Бурунчуке, хотя пресной воды сколько угодно, но стали посылать на очень тяжелую работу по выделке киргизских кирпичей.

Мне лично пришлось работать на замеске глины, носить из колодца воду и, вскопавши глину, месить ее голыми руками. Работали с шести часов утра до шести часов вечера с перерывом на обед. От соленой воды и постоянной мески глины у меня опухли ноги, возобновились припадки малярии и опять появился ужасный, небывалый у меня понос. Я ужасно исхудал, осунулся, стал неузнаваем. Единственное утешение я находил для себя там, на Бурунчуке, как и теперь здесь, на Прорве, нахожу для себя в ночной молитве. Кстати, тьма – блох. не дают заключенным спать. Вдруг неожиданно, перед Покровом Божией Матери, меня почему-то увезли обратно в прорву, и я теперь в первом отделении.

Жилось бы ничего, если бы здоровье мне не изменило. А то и теперь еще малярия не бросает меня, понос тоже, а работа очень тяжелая. Владыка просил прислать ему в посылке продукты, побольше жиров, коровьего масла, икры, сахару и пшеничных сухарей, пять коробочек овощных консервов и денег, которые объяснял, как заделать в дно или стенку ящика. Он очень сильно недуговал и был истощен, почему не стеснялся просить паству о помощи. Пусть православные чуваши ради Христа пожертвуют на заключенного противосергиянского епископа Нектария, их Бог не оставит своей милостью. Страдания усугублялись и тяжелыми климатическими условиями. Еще в Астрахани владыка испытал прелести резкоконтинентального климата, невыносимую в жару летом и лютые морозы зимой. Так еще в февральском письме 1933 года он упоминал «Работать приходится тяжело, все время стоят свирепые морозы, не хуже, чем на севере».

В прорве, которая располагалась гораздо южнее, также была невыносимая жара летом, и это при отсутствии пресной воды, и холодные зимы без снега с сильнейшими ветрами. О дальнейшем пребывании Владыки в лагере сведений мало. Сохранились два небольших его письма. Скорее, даже письмеца из другого следственного дела, но уже не его рукой, а переписанные кем-то из его иранской паствы. Одно, совсем коротенькое, без даты, начиналось приветствием и поздравлением с Рождеством Христовым, Прещением и Новым Годом. Владыка передавал привет разным людям. И благодарил за посылочки. В другом письме от 12 по старому 25 мая по новому стилю 1934 года он указывал, что это день его архиерейской хератонии.

Обратный адрес на этом письме – Казахстан, Жилокосинский район, почтовое отделение «Каратон», Прорвалагерь. Владыка благодарил за посылки, причем именно из Яранска, и память, и передавал поклон, привет и благословение целому ряду людей, среди них Блаженной Марии Евдокии Хорик. Вероятно, речь шла о монахинях Марии Березиной и Евдокии Хориковой, уроженках деревни Хатанур пригорода Яранска. В 1945 году они были арестованы и проходили в качестве обвиняемых по групповому делу Екатерины Ильиничной Головановой и игумена Сергия Мытикова, об этом деле смотри ниже. В обвинительном заключении по этому делу в отношении монахини Евдокии и Марии специально отмечалось, что они были связаны с епископом Нектарием, ездили к нему в ссылку. Скорее всего, в Казань в 1929-1930 годах. Возможные письма владыки были переписаны для них или даже ими самими, и именно у них изъяты при аресте в 1945 году и приобщены к материалам дела. В деле есть и кратенькая записка рукою самого епископа Нектария.

Сестры во Христе Евдокия и Мария, посылаю вам привет и Божие благословения. Спаси вас, Господь, за часы!» Епископ Нектарий В последнем письме после благодарности за посылки владыка Нектарий еще написал «Только больше не посылайте мне посылок, от получения их мне бывает скорбь от окружающих меня людей». И в другом письме «Я так привык ко всяким скорбям, что мне бывает как-то не по себе, если меня никто не обижает, не ругает и не делает мне зла». Что приходилось переносить епископу Нектарию? Очевидно, издевательство не только от конвоя, но и со стороны заключенных. Охружение в лагерях всегда было большим испытанием, а прорывенский лагерь отличался еще и тем, что в нем заключенных по политическим статьям было немного, согласно статистическим сведениям, около 10% от общего числа, поэтому владыка Нектарии мог пребывать вместе с самыми отвратительными уголовниками. Но даже в этих ужасных условиях, истощенные, изнуренные болезнями и тяжелыми каторжными работами, он не оставлял свои паствы без духовной опеки и находил силы и время для написания архипасторских посланий. Первое из таких писем посланий, уже неоднократно публиковавшееся в различных редакциях, очевидно было написано в 1933 году и адресовалось яранцам.

«Возлюбленные мои, хочется написать вам несколько строк для нашего общего назидания и утверждения в православии», — начинал владыка Нектарий. И далее писал о том, что прошло уже пять лет, как несколько православных общин в Иранском крае отошли от митрополита Сергия, отсюда и предполагаемая датировка письма, и что с тех пор многие пастыри и миряне, не видя внешнего успеха, в своей духовной борьбе начали сомневаться в спасительности и истинности своего отхождения. «Да не смущается сердце ваше», — утешал свое паство владыка Нектария и с прежней твердостью повторял свое точное и ясное изложение причин отделения от митрополита Сергия и подчеркивал. Наша борьба с митрополитом Сергием, этим приверженцем большевистского цезаря-папизма, борьба очень почтенная, борьба за правду Божию и Христову, и засветует церковь православную, проданную за тридцать серебряников безбожникам, на поругание и разрушение, ликвидацию. Владыка не скрывал от паствы трудности этой борьбы и внешней ее безуспешности, напоминал, что в истории церкви почти всегда так случалось, что борцы за правду погибали, и что только после их смерти торжествовало то дело Божие, за которое они боролись. Так, предполагал он, будет и с их борьбой с сергианством. Все епископы, выступившие против митрополита Сергия, уже репрессированы, пребывают в тюрьмах, лагерях, иссылках, а некоторые расстреляны. Такая же участь постигла и многих из духовенства эмирян.

Сам владыка Нектарий, осужденный на десять лет, не надеялся на освобождение. «Я, скорее всего, погибну и сгнею в лагерях, утешаясь обетованием Христово, блаженные и изгнанные правды ради, яко тех есть Царство Небесное», — писал он. По его словам, приходится переносить страдания, так как другого исхода нет, другого решения быть не может. И потому он еще раз призывал свою паству. «Прибывайте же, непоколебимые возлюбленные, для нас жизнь Христос, а смерть приобретение». Послание апостола Павла к филиппийцам, глава первая, стих 22. А на скорбные вопросы своих посомых, что делать и как быть без пастыря, отвечал. Вполне понятны страдания их душ.

Тяжело жить без церковной молитвы. Это великое лишение для верующих. А ведь теперь много городов и сел, где нет храмов, а если есть, то или обновленческие, или сиргианские. Соединяйтесь в малые группы и молитесь по домам. Пойте церковные священные песнопения, читайте Слово Божие, творите посильно милостыню, погребайте умерших бесстергианских попов, святые тайны принимайте лишь от истинных пастырей, а таковых вы всегда с Божьей помощью при желании найдете. И в заключении послания обращаюсь К апокалиптическим пророчествам о бегстве церкви в пустыню Владыка напомнил, что переживаемое время является временем подготовки антихристово царства, и призывал свою паству усердно молиться, дабы не оскудела их вера, и не погасло то религиозное воодушевление, которым многие из них горели. Апокалиптические образы Владыка Нектарий постоянно использовал в своих письмах, о чем свидетельствовали и его посомы на допросах. Так и еще в одном письме православным яранцам Владыка писал «Святая истинная православная церковь в нашем Отечестве ныне ушла в пустыню», как говорится в 12 главе Откровения.

Так было во времена мученичества Елисея. Ныне новый враг ОГПУ ищет убить Христа и Церковь. Приходится ей скрываться в подполье. Если и существует еще где-то православная община, то не иначе, как Духом Божиим. Поддерживайте, православные, эти приходские общины с Геройским Духовенством. Со скорбью откликался Владыка. на те настроения, которые возникали среди его паства. Особенно обеспокоили его сообщения о том, что кто-то старался прервать или как-то нарушить духовное общение его паства с ним, с законным епископом.

Об этом он подробно писал в письме от 4 по старому, 17 стиля по новому января 1934 года. Подчеркивая, что никто не может лишить православного епископа его апостольского достоинства, разве и по суду? А за что судить его и других томящихся в заключении епископов, удаленных от своих епархий? Ведь ваши епископы, как были православными такими и остались и ничем не изменились, разве только приобщились к чаше страданий Христову, подчеркивал владыка Нектарий и предостерегал паству. А кто хочет лишить вас молитвы о ваших епископах? Хочет эхиммунизить ваше христианское достоинство, посмеяться над тайной Христовой, над вашей верой и лишить вас исповедничества? А к исповедничеству всегда зовет нас Христос. Неверно, последователи Христа не могут избежать этого исповедничества.

И вас зовут к исповедничеству ваши епископы своим примером. Кто последует ему зову, тот и будет Христов, а кто отстанет от исповедничества, тот станет на пути ступок без отличия в делах веры и скатится в пропасть безбожия. Эта скорбь опасности, которой он не в силах помочь, еще в большей мере отразилась в последнем из известных на сегодняшний день писем епископа Нектария. Оно датировано 8 по старому, 21 июля по новому, в стиле 1936 года, то есть уже после вынесения нового приговора, о чем Владыко упоминал в письме. Мне, отбывшему в лагерях и домзаках 6 лет второго срока, дали на суде 10 лет лагерного заключения, считая срок с 10 июня 1936 года. Согласно книге памяти Астраханской области, епископ Некторей Трезвинский Нестор Константинович 11 июня 1936 года был приговорен Сталинградским краевым судом к десяти годам заключения по обвинению в контрреволюционной экстракции среди заключенных. Эта же дата указана и в ответе из архива управления ФСБ РФ по Астраханской области 14 августа 2015 года номер 8106С. Приложенные к этому ответу копии нескольких страниц исследовательного дела, протоколы двух допросов заключенного Трезинского и постановления о предъявлении обвинения дают, хотя и краткую, но весьма важную информацию о жизни епископа Нектария в концлагере в 1935-1936 годах.

Владыка содержался в первом отделении прорвлага, и работал в Бондарной мастерской. 1 апреля 1936 года он был арестован по обвинению в антисоветской агитации, направленной против советской власти подрыву производственной деятельности лагеря и разложению лагерников. В постановлении о предъявлении обвинения указывалось, ЗК Трезвинский не оставил свои буржуазные идеологии и с еще большей ненавистью повел антисоветскую агитацию, Пользуясь религиозностью пожилых лагерников, группировал их около себя. Сам Трезвинский вошел в контрреволюционную группу, организованную заключенным Синяковым, и совместно с ним вел не только агитацию против советской власти, но и против выполнения производственных норм, преследуя ударников-стахановцев, занимаясь индивидуальной обработкой молодежи-лагерников. Заключённый Трезвинский Нестор Константинович, работая на бондарке среди молодых рабочих, вёл агитацию. Вот вы тратите силы на перевыполнение производственных норм, зарабатываете по 50 рублей в декаду, всё равно вам их не отдадут. Вас обманывают, работайте на сто процентов и берегите свое здоровье. По вопросу стахановского движения Трезвинский говорил, что это придумано для эксплуатации человека.

Кроме того, епископа Нектария обвинили в подготовке побега из лагеря и организации избиения заключенного Ударника Петухова. На допросе 1 апреля Владыка не признал себя виновным в предъявленном обвинении. В группу Синякова не входил и имел с ним только шапочное знакомство. Когда Синяков прибыл в лагерь в 1934 году, он был помещен в одну роту с Владыкой, но после первой же беседы, во время которой заявил, что атеист из рождения человека объяснял в духе диалектического материализма, Владыка Нектарий сразу убедился, что у них разные взгляды на вещи, и больше разговоров с ним не вел. Своё влияние на заключённых епископ Нектарий отрицал. В Бондарке я был маленьким, незаметным рабочим, так как состоял на подсобных работах. Авторитетом не пользовался среди рабочих, а наоборот, презирали и дали кличку поп, говоря не только на воле, а, сидя в лагере, выманивает посылки. На собраниях не выступал.

Единственную заметку, побольше бы таких отказались поместить. Это подчеркивает мою неавторитетность. Также и в отношении подрыва производства Владыка заявил, что агитации не вел, а только подшучивал над Петуховым, говоря ему, что сколько ни зарабатывай, больше 15 рублей не дадут. Петухов действительно получил только 15 рублей, несмотря на то, что перевыполнил план и ожидал 50. На шутке Владыке Петухов заявил ему, что будет жаловаться в третье отделение непонятно на кого. А когда в ноябре 1935 года его поколотили в бараке заключенные по подозрению в краже, он очевидно действительно нажаловался. Владыка сожалел, что в какой-то мере спровоцировал этот инцидент. Придя в барак на обед и обнаружив, что из его сундука пропали деньги и вещи, он стал спрашивать, кто это сделал.

Остававшийся в бараке в тот день заключенный указал на Петухова. Рабочие судоверфи, недолго думая, набротились на того, так как до этого уже было совершено несколько подобных краж в их бараке. «Себя я виню в том, что только поднял шум», — сказал Ладыко, — «но я личности не упоминал». 19 апреля 1936 года следствие было окончено и все обвинения оставлены в тени. Протокол допроса занимал чуть больше рукописной страницы. При предъявлении об окончании следствия обвиняемый Трезвинский отрицал все обвинения, связь с группой привлеченных с ним лиц, избиение Петухова, подготовку к побегу, срыв производственных заданий на Бондарке. Однако Владыка не побоялся заявить следующее. «О войне и ее отрыжке на нас, лагерников в особенности, я, как осужденный, по 58-1 статья, обиженный советской властью, мог высказываться по-разному.

Разбор состава моего преступления, если таковое налицо, представляю командованию лагеря и советскому суду. Для меня лестно, и я горжусь тем, что меня командование лагеря не считает расположенным к советской власти. Ибо для меня было бы хуже смерти, если бы представители НКВД считали епископ Нектарий Трезвинский Теперь уже наш человек. Последняя фраза была подчеркнута в протоколе допроса, и понятно почему. Очевидно, и на суде епископ Нектарий не побоялся так же прямо высказаться. Протоколами судебного заседания мы не располагаем, но нетрудно предположить, как вел себя там Владыков. В своем последнем письме пастве он писал, на суде и открыто заявил, что как противосергианский епископ Тихоновец, я ничего общего не имею с теми сергианскими епископами, которые сумели поладить с ГПУ и НКВД, а теперь спокойно сидят на своих кафедрах. Примечание о войне.

На допросах Владыке задавались вопросы о том, что он говорил о войне в целом, а также в частности о войне Абиссинии с Италией и ее влиянии на СССР. Не питая никаких иллюзий по поводу своей судьбы, Далее Владыка написал «Пока будет существовать советская власть, я обречен на решение свободы», а потому приготовился умереть в месте заключения за свои церковные убеждения. Быть может, впоследствии в истории Русской Церкви будет упомянуто, что не все епископы оказались в дни революции в ГПУштинском церковном управлении, но нашлись такие, что предпочли сгнить в лагерях-иссылках, отстаивая каноническую свободу Святой Православной Христовой Церкви. В этом своем последнем письме епископ Нектарий как бы подводил итог своей епископской деятельности. Вот уже 11 лет как меня не допускают к моей иранской пастре, на которую благословил меня в 1924 году покойный святейший патриарх Тихон, и где мне пришлось пробыть всего 3 месяца и 20 дней, с 5 января до 20 апреля по старому стилю 1925 года. Потом пошли для меня аресты, дамзаки, этапы, лагеря, ссылки и другие испытания преследуемого человека. Мало того, владыку оторвали и насильно удалили от паства, его всячески порочили и дискредитировали, но иранское паства, несмотря на все эти козни, не оставляла своего канонического епископа, постоянно пребывала в молитвах о нем, поддерживая письмами и посылками, спрашивая у него архипастерских советов и духовных наставлений. Владыка Нектарий с благодарностью упоминал о такой преданности и отмечал, что это побуждает его написать несколько слов для общего назидания.

Очень кратко, но ярко и объективно он описывал церковную ситуацию и напоминал о начале антисергианской оппозиции. В Вятских пределах, благодаря покойному святителю Островидову, а непосредственно в Яранских, тоже покойному к тому времени Протырею, Иоанну Фокину и подеринскому ктитору Нестору Яковлевичу Масунову. Владыка скорбел о дальнейшем затухании движения, охлаждении ревности у верующих и особенно о тех нестроениях и раздорах, которые, по его словам, терзают верующих людей нашей противосергианской ориентации и больше всего убивают его духовно. С характерной для него примотой и резкостью Владыка перечислял различные толки среди его паствы. «Так что и не узнать, кто из моей паствы стада», — писал он. Жестоко, почти грубо обличал Владыка нескольких священников и эмирян, неразумно проповедавших об антихристи и, вероятно, из-за этого даже подвергавшихся критике его самого и тем смущавших паству. Сетовал о том, что простодушные, малограмотные верующие доверялись всякого рода пустосвятам, проходимцам, жуликам, тайным агентам НКВД, умевшим подделаться к крестьянам, изображая из себя советников и ревнителей. «О пастве своей я бесконечно скорблю по поводу церковного невежества и пустосвятства, но помочь, к сожалению, ничем не могу, кроме своих воздыханий и слез к Богу», — сетовал Владыка.

Но все же он просил переписать это его письмо и распространять среди верующих надеюсь таким образом хоть как-то им помочь. Сделайте это Христа ради за святое послушание. Больше я ни в чем не могу проявить моей любви к своей пастве. Несмотря на общий скорбный тон письма, епископ Нектари нисколько не впадал в уныние или ропот. Он оставался по-христиански преданным воле Божией, В письме он упоминал о жизни святителя Иоанна Златоуста. Горемычный, направленный в отдаленную ссылку, разлученный от своей любимой константинопольской паствы, физически измученный иерарх остановился на привал для отдыха в селении Каманах при храме в честь святого мученика Василиска. Ночью явился ему этот святой страстотерпец во сне и сказал, «Мужайся, брат Иоанн, завтра будем вместе». И на другой день, 14 сентября, в праздник воздвижения, святой Иоанн Златоуст кончался, произнесши слова «Слава Богу за все».

Дата под этим последним письмом – 1936 год, 8 июля, день Казанской Божьей Матери. Спустя чуть больше года, также в сентябре, Окончился и земной путь святителя Нектария. О последнем годе его жизни нам ничего не известно, кроме краткой информации в Ленинградском мартирологе о том, что заключенный епископ Нектарий Нестор Константинович Трезвинский по приговору особой тройки при управлении НКВД по Западно-Казахстанской области 8 сентября 1937 года был расстрелян Нет никаких данных о последних днях и обстоятельствах мученической кончины Владыки. Однако не приходится сомневаться, как встретил ее мужественный святитель еще до ареста, приготовившийся умереть за свои церковные убеждения и на протяжении более десяти лет претерпевавший в тюрьмах и лагерях непрерывную череду страданий, поистине ежедневно умиравший за Христа, подобно святому апостолу Павлу, и вдохновлявший своих духовных чад на исповеднический подвиг твердого стояния в вере. Некоторые из его посомых вскоре, как и их архипастры, увенчались мученическими венцами, многие претерпели долголетние страдания в тюрьмах и концлагерях, и остававшиеся на свободе были гонимы и вели жизнь самую суровую и полную лишений и скорби. Они, конечно, не знали о мученической кончине епископа Нектария, и только могли догадываться, когда перестали приходить его письма. «Не слышно голоса нашего канонического владыки Нектария, который утешал нас, находясь на острове Буре в Казахстане», – писали в 1955 году Иван и Евлампия Дрёмины. И если они все-таки Предполагали, что и епископа Нектария, как и других исповедников, уже нет в живых, то многие еще продолжали ждать.

Так вятские исповедницы Ксения Николаевна Жуковой, вместе с ней остававшиеся после ссылки в Сибири Анна и Валентина, надеялись увидеть владыку и даже не решались исповедоваться у малоизвестного священника, хотя и тайного, катакомбного. Может, к нам владыка Нектарий скоро придет. Мы по его благословению живем, спаси его Господь, такой был ревнитель за православие. И сколько было таких, живших по благословению владыки христиан, ни год и ни два, и даже ни одно десятилетие они в послушании наставления своего архипасторя оставались верными хранителями Чистоты православия следовали исповедническим путем, скорбным и по-евангельски тесным, но единственно возможным в богоборческом государстве, вплоть до конца 20-го столетия по всему Вятскому краю и соседним областям сохранялись истинно православные христиане-нектарьевцы, чтившие память святителя, о некоторых из них подробно повествуется во второй части нашей книги по материалам следственных дел 1930-1940-х годов.