15. О ересях. Хотим ли мы стать госцерковью? Об учителях в православии (09/13/20)

Здравствуйте, я продолжаю свой видеоблог, напоминаю, что в нем все равно на лайки, в нем нет рекламы и в нем не собираются пожертвовать других. Он посвящен истинно православной церкви и вопросам, связанным так или иначе с православием. Поступил вопрос о вреде Ересея. Собственно говоря, действительно, Бог же реально один, и Он реально милостив, и Он реально всех любит, всех хочет спасти. Поведение человека в разных религиозных конфессиях бывает и хорошим, и плохим. Истинно православные исторически могли совершать всяческие грехи, а какие-нибудь еретики могли совершать всяческие добродетели. И в чем, собственно говоря, вопрос-то? В вере какие-то у них были разные понимания Бога, но Бог все равно непознаваем, Он все равно выше всякого понимания.

В чем же проблема-то? Что вы так прицепились ко всем этим Ересям? Чему-то это для вас так важно? Надо сказать, что, конечно же, прицепились-то не мы, прицепились именно святые отцы. Для них этот вопрос стоял очень серьезно всегда, для всех. То есть, если мы считаем, что мы одной верой со святыми отцами, нас должно очень заинтересовать, а почему же для святых отцов, для всех, буквально начиная с самых первых, кого мы только можем сказать для апостола Павла, он уже про Ересея говорит. Дальше там, кого не возьми, Афанасий Великий, постоянный борец с ирианством, Николай Чулатворец тоже есть соответствующий, может легендарная история про участие в Первом Сириенском Соборе, но, тем не менее, это означает, что, по крайней мере, точно он был неравнодушен к вопросу веры. Спиридон Тремифонский, дальше там кого угодно, Василий Великий, Григорий Богослов.

Продолжать можно бесконечно. Для всех, для них вопрос веры стоял, чистоты именно правильного исповедания стоял самым серьезным образом. Они не мыслили так, что можно верить как угодно и, ну, Бог все равно милостив и будет всех спасать. Как-то вот они верили иначе. Почему? Вот почему они считали, что, как потом сказал Игнатий Брянчанинов, вера в ложь не спасает, спасает только вера в истину? Ересь – это вера в то, чего нет. То есть в того Бога, который реально не существует.

То есть это конструкция виртуального идола, которому человек обращается вместо реального Бога. То есть он обращается ко лжи, к выдумке, к изобретению своего ума. Спасительное ли такое обращение? Ну, конечно же, мы понимаем, что реальный Бог знает каждую мысль каждого человека и взирает не на… в глубину сердца взирает. И кого-то он и слышит, и кого-то он ведет к спасению, но ведет куда к спасению? Ведет к познанию истины. Спасение вне истины, вне познания истинного Бога, настоящего, реального, вне приобщения к нему, вне обожения – оно не бывает. Поэтому иногда лучше ересь, чем полное неверие язычества, допустим, какой-нибудь.

Лучше какой-нибудь латинянин, чем шаман, к примеру, который духов там гоняет. Но все-таки лучше всего это православный. То есть мы все-таки верим, что святые отцы Бога познали не по книжкам и не по чьим-то словам, а в результате реального обожения, настоящего приобщения к нему. И что не они о нем что-то сказали, а он им о себе открыл нечто, что они открыли нам. В этом отличие святоотеческого учения о Боге от всяческих человеческих изобретений вер, ересей и так далее. Бывала же церковь настоящая, она в госцеркви установилась периодически. Ну, бывали гонения, бывали элитические императоры, все такое. Ну, и бывали, и что было, было.

Но ничем хорошим это особенно не кончалось. Потому что быть госцерковью – это значит, как после Константина сразу возникло монашество фактически. Почему? Потому что госцерковь настоящим христианам показалась сразу чем-то не особо хорошим. Она была истинной, они не отрицали ее благодатность, ее священство, епископство и прочего. Но вот тот образ жизни, который стали вести христиане в уже государственной церкви, узаконенной, православной, им показалось, что это не так. Надо жить по-другому христианам. Церкви лучше быть вне всякой государственной системы.

Мы за светское государство. Пускай это будет личное тело каждого человека. Пускай будут некоторые даже неудобства, сопряженные с тем, что человек исповедует православие. Не то, что прям гонения нужны нам очень сильно. Да нет, не нужны, конечно же. Но некие неудобства человек должен представить православным вопреки. То есть если он православный за компанию, то это всегда плохо. Потому что православие за компанию или с большинством, или потому что храм шаговой доступности, или потому что это удобно, или власть вот так вот верит, поэтому мы тоже пойдем.

Это все не настоящее православие. Настоящее православие должно быть сопряжено с какими-то жертвами, трудностями, выбором серьезным, проблемами какими-то, может быть, большими или небольшими, как уж Бог даст. Кто были мои учителя в православии? Да вот могу сразу сказать, что святые отцы. Это меня как-то обнадеживает. Моя первая любовь была Игнатием Брещениным. И до сих пор она такая и осталась. И несмотря, что я прошел уже долгий путь какой-то эволюции, с того момента, когда впервые открыл его книгу, первую, это была маленькая брошюрочка, называлась она «Судьбы Божьи», издавалась.

Кажется, это был 1991 или 1992 год. С тех пор ничего не изменилось. Он как стал моим любимым духовным писателем, так и остался до сих пор. Поэтому я считаю, что он мой духовный учитель, сразу лег на сердце. Другие какие-то в то время уже издаваемые учителя, которые считались таковыми в патриархии, вроде Феофана Затворника, мне на сердце совершенно не легли. И теперь я понимаю, почему. Уже и незачем было им туда ложиться. Потом, конечно, много кого я читал, много чем интересовался, и много у меня было людей очень хороших по-человечески и в плане духовном хороших и интересных.

И сейчас они есть, эти замечательные люди. Но я бы не назвал их прям учителями своими, уже назвал бы, конечно, старшими собратьями и советчиками. Но вот учителя все-таки у нас у всех должны быть святые, святые отцы. Поэтому я очень рад, что именно настоящий святой отец, настоящий, был моим учителем. И так получилось, что промыслительно и имя его мне при постриге дали, хотя я и не просил об этом никогда. Ну, я здесь чувствую уже его руку и его покровительство.