14. Имяславский пароход ⧸⧸ Иеромонах Паисий. История Афонской смуты

Иеромонах Поисий. История афонской смуты. Глава пятьдесят шестая. Отплытие наше с Афона. От берега Пантелейминовского монастыря пароходы отплыли в одиннадцатом часу утра восьмого июля. Они тихо шли вблизи берегов Афона, как бы давая нам на последок посмотреть на горные высоты пустынные. на его ответственные скалы и стремнины, дебри и расщелины, и пропасти земные, родного нам и незабвенного Афона, которого никогда уже не увидим. Обогнув мыс главной заоблачной высоты Афонского шпиля, пароходы уже в вечернем сумрике остановились на северо-восточной стороне Афона на небольшом расстоянии от берега на виду Иверского монастыря, где жительствовал Божественный лик Царицы Спасения, Иверская икона Портатиса.

По берегу Иверского монастыря в небольшом расстоянии расположены монастыри Ставра Никиты, а за ним тоже недалеко Пантократор. К берегу Пантократора наш конвоир Донец пошел принять и усадить на пушки верховного командира карательной экспедиции архиепископа Никона. В минувшее утро 8 июля, по уходе нас, певчих, из Андреевского скита с иконой Царицы Спасения Одегитрия, скрывшийся из нашего вида архиепископ Никон торжественно, с трезвоном колоколов, ввел еретика Игумена Иеронима в опустелый Андреевский скит. А после этого суетного торжества громила Никон посетил Ильинский скит, где раньше свил себе гнездо дракон, номинальный схимник Хрисанв, под руководством которого Ильинский игумен Месаил крепко удержал богохульную имяборческую ересь. Здесь тоже состоялось торжество погибели. Поблагодарив своих единомысленных соратников за богохольный подвиг, Никон торжественно под трезвон колоколов Ильинской обители спустился с её возвышенности к берегу Пантократорского монастыря, на участке которого расположен Ильинский скит. С берега же Пантократорского монастыря торжествующий архиерей, повоевав на горе Афонской, уселся на пушке Донца. Около двух часов длилась процедура ожидания и посадки Никона на Донецк.

Для нас наступила последняя ночь у берегов горы Афонской. Всё время этой стоянки Херсона на виду Иверского монастыря мы все стояли на палубе, держа на руках святую Адигитрию, царицу спасения нашего, но уже молча петь не могли от крайней усталости. За время этой стоянки взор наш был обращен к горе Афонской, в невыразимой никакими словами на языке человеческом и превыше самих слез скорби. В последний раз мы запечатлевали ночные виды незабвенного места нашего спасения в недрах пустынных высот Афона, зная, что руками архиереев будем брошены в горнила мирских огненных искушений и соблазнов. Глава 57. Новое знамение при отплытии нашим. Холод Сафона. Во время нашей стоянки мы были весьма удивлены, что со стороны Афона исходил какой-то неприятный холод, как бы лёгкий пронзительный заморозок.

От Афона дул холодный ветер, тогда как по климату афонскому ни днём, ни ночью не бывает ни малейшего ослабления июльской жары. Лишь только ночью на самой вершине Афонского шпиля, на высоте более трёх с половиной вёрст над уровнем моря, ночью держалась прохлада. А теперь июльской ночью на море у подошвы Шпиля вдруг осенний ноябрьский пронзительный холод. Никогда не забыть нам это небывалое явление как признак потрясающего стихийного знамения нечувственной природы, относящегося к пророческим предсказаниям преподобного Нила Мироточивого. Нечувственная стихийная природа охлаждением своим знаменует озимение афонских иноков, в имя борческой ереси поклонившихся царице погибели. Чувствие в помрачении своём ликует и торжествует, а нечувствие по пророчеству святого Нила трепещет и содрогается, изменяя своё обычное действие в часы удаления от горы Афонской царицы спасения. Глава 58. «Дивные совпадения».

При этом необходимо заметить и обратить внимание на «дивные совпадения». Последняя двухчасовая стоянка парохода Херсон была на виду Иверского монастыря, на некотором расстоянии от него. Мы находим, что эта стоянка промыслительно совпала с местом явления Божественного Лика Царицы Спасения. Тогда в Иверском монастыре жили инки Иверы, грузины. Им явилась божественная путешественница по волнам морским, как об этом повествуется в чудесном явлении чудотворного образа Богоматери. Грузинские иноки увидели её, стоящую на волнах в столбе огненном, восходящем до небес. После тщетных попыток на лодках достигнуть её и принять на свои руки икону Владычицы, сама Царица Спасения повелела Иверу, иноку преподобному Гавриилу, подойти по волнам, как по суше, принять её святую икону и перенести на берег к встречающим иверским инокам. Ныне же вместе с нами, удаляемыми из Афона нечестивой властью имя борцов дьявола поклонников, удаляется и она, царица спасения, в её чудотворном образе Адегитрия, путеводительница, которую мы, изгнанники, с рыданием держали на своих руках и, стоя на борту прохода Херсон, прощались с любимым Афоном.

Целых два часа этот пароход вместе с нами и с Божественным ликом Богоматери стоял на той же самой пучине морских волн, с которой много веков назад преподобный Гавриил принял на свои руки Божественную путешественницу по волнам морским. Тогда она, Пресвятая, прибыла на Святую Гору владычествовать, царствовать и руководить ко спасению преподобных подвижников, живущих в горе Афонской. Ныне же, пригорчённая богохульной имиоборческой ересью, она предаёт омрачённых ею нечестивых иноков нечестью их. Удаляясь с горы Афонской, она сопутствует нам пригорчайшее изгнание наше. В дальнейшем в сказании всей истории мы увидим, что и она плакала. После двухчасовой стоянки пароход «Херсон» с арестованными имяславцами и конвоир «Донец» с верховным командующим карательной экспедиции архиепископом Никоном, восседавшим на пушке, тронулись в путь. Была уже ночь. Первый день плача нашего 8 июля закончился.

Измученные невразимым горем и рыданием об Афоне, мы все сошли с палубы в трюм парохода вместе с божественным образом царицы спасения Одигидрия. поставили сию икону на сложенных наших вещах и стали перед ней на полуночное служение по афонскому уставу. А так как мы оказались в темноте и без книг, то исполняли это полуночное правило почетком. Один читает вслух молитву Иисусову, а все остальные, внимая чтецу, единодушно молятся. Такой чин исполнения круглосуточных богослужений издревле установлен святыми отцами, пустыножителями и отшельниками для неграмотных или не имеющих служебных книг. По такому образу и чину жительствовали все афонские пустыники, начиная с самого первого подвижника и основателя пустыножительства, преподобного и богоносного отца нашего Петра Афонского, который есть корень афонскому монашеству, насажденному самой Богоматерью. Ныне же Царица Небесная удаляется с Афона, путеводствуя нас в пучине бессмерных скорбей, страданий, гонений и в огненных искушениях разжженных стрел адского дракона посреди бурь Житейского моря. Она – Царица нашего спасения с нами в божественном образе Адигитрия.

Она – наша надежда и крепость в немощах наших. Она – вдохновительница нашего в бране совратами ада. Она – покров и заступление наше во всех бранях и напастях, которые неминуют нас во враждебном нам мире. По окончании полуночного богослужения немощное наше телесное естество, переутомленное пережитым горем 8 июля, потребовало отдых. Мы тут же, в трюме на полу, погрузились в глубокий сон. Отдохнув часа три, мы встали на утреннее богослужение, также на четках, как и в полуночнице. После утреннего богослужения 9 июля мы вышли из трюма на палубу. Пароходы наши шли по водам Эгейского моря.

В это утро нам разрешено было сообщаться взаимно с нашими пантелеимновскими братьями и мяславцами. Мы поспешили к ним, избитым и раненым. В числе их были 45 человек тяжело раненых, лежащих на полу в трюме. Одного умершего от тяжелого ранения вынесли на палубу. Пантелейменноское братие обрадовалось нашему приходу, и немедленно мы приступили к отпеванию почившего о Господе брата нашего мученика за имя Христа пострадавшего и к нему отшедшего. После отпетия по чину монашескому, простившись с ним, обвили его с головой мантией, как младенца, прикрепили к ногам испрошенной у капитана парохода тяжелый кусок железа и опустили тело покойного в пучины морские. По погребению брата нашего мученика мы взаимно делились всем тем, что свершила над нами драконовская гидр – нечестивая синодская куча архиепископа Антония Волынского, и предугадывали об ожидаемом нас впереди. Но ни настоящее, ни грядущее не ослабили ревности нашей в борьбе с вратами ада.

Укрепляемой силой исповедуемого нами имени Христова мы твердо решили стоять в нашем православном исповедании до смерти. Во время взаимного нашего собеседования среди нас вдруг, как нечистый дух, появляется профессор Троицкий. Когда и каким образом он попал на пароход «Херсон» мы не знаем. Он был с погромщиком Никоном на торжествах ликующих еретиков и мяборцев Андрейского скита. В то время Никон по уходе на спевчих из скита 8 июля вводил в Андреевский скит еретика Иеронима. а потом сопутствовал ему к Ильинскому скиту и до берега Пантократорского монастыря. Оттуда Никон садился на пушке Донца. Вероятно, во время нашего прощания на пароходе Херсон с нашим возжелленным Афоном мы, от рыдания, обливающиеся слезами, не заметили, что, посланный Никоном к нам на Херсон, Троицкий подплыл на лодке и сел на наш пароход.

ибо скорбящий взор наш был обращен к самому Афону, а то, что делалось на посадке Громила Никона, нам гнусно было видеть. К тому же эта посадка совершалась в отдаленности от нашего парохода. Глава 59. Рапорт архиепископа Никона греческому патриарху Иоакиму III об удачном погроме своих же русских обителей. Впоследствии мы узнали, что утром по прибытии в Босфор погромщик архиепископ Никон взял с собой профессора Троицкого, знающего греческий язык, и отправился с ним к Константинопольскому Вселенскому Патриарху Иакиму Третьему, к тому самому Святейшему Патриарху в рукаве рясы, благословляющей десницей которого живёт собака. который вызывал на свой суд нашего новоизбранного игумена Архимандрита Давида, поклонившегося в ноги святейшему патриарху Собачнику, из рукава которого выскочила собачонка и с выскаленными зубами и звонским собачьим лаем бросилась на отца Давида. Вот к этому святейшему патриарху-собачнику явились и наши погромчики. Ослеплённейший Никон, суемудрейшим профессором Троицким, иноческой кровью облившие святую гору Афонскую, убившие до десяти и тяжело ранившие сорок пять иноков-страдальцев, которых они везут с собой в Россию в изгнание, и вместе с другими, до 800, изгнанниками и исповедниками.

Такую же половину, свыше 700 имяславцев, не поместившихся на первом судне, следом везли на вольных пароходах. Преосвященный погромщик Никон торжественно отрапортовал ликующему святейшему патриарху Собачнику. Тот с восторгом воскликнул «кало-кало», в переводе значит «добре-добре». Сподобившись одобрения похвалы, Преосвященнейший Победитель-Убийца заявил, что эти иноки – упорные противники, еретики и революционеры, подлежат суду церковному. А так как они с горы Афонской, которые под властью Вашего Святейшего Престола, то с высоты Вашего пастырского суда предайте их анафеме. Но Святейший запротестовал, «О нет, они ваши, русские, везите их в Россию, и там судите сами». Обескураженный победитель заявил, «Но они по монашескому послугу в вашем ведении». Хитрый же грек, не отрицая своей власти над Афоном, снова возразил, «Так как вы уже вывезли их с Афона, там у себя и судите их».

Таким образом, уклонение Вселенского, Константинопольского Патриарха и Акима Третьего от суда над нами осталось бесповоротным. Никон получил от него лишь одно одобрение кало-кало, а так как это кало вылетело из уст Вселенского Патриарха, то его престол не сбежал греха имиоборческой ересь, и всего того, что произвела эта ересь на Афоне, а затем и во Вселенной. Глава шестидесятая. Никон и Троицкий спешат в Россию с триумфальной победой. Никон со своим мудрейшим профессором Троицким уехал из Константинополя в Россию по железной дороге. Он спешил в Синодскую кучу представить свой боевой доклад. Куча нетерпеливо ожидала своего посланца. Но, промыслом божьим, произошла некоторая трагическая задержка ретивого героя Афонского погрома.

Об этом мы скажем потом. А сейчас продолжим рассказ о дальнейшем нашем следовании из турецкого Босфора. До сотни турецких лодок, загруженных любопытствующими турками, окружили наш пароход. Турки внимательно рассматривали нас. Они безмерно удивлены были тем, что такое множество монахов везут со святой горы Афонской под военной охраной. Такое наблюдение со стороны турок было весьма неприятно для начальства карательной экспедиции, а разогнать и сбритить непрошенных наблюдателей было немыслимо, ибо не во власти их и воды Босфоры и турецкий народ, наблюдающий явления небывалые, арест такого множества афонских монахов. Стыд и позор ложился на русское правительство. Турки 500 лет владели Афоном, и за всё время владычества их свобода афонских хиноков была неприкосновенна.

Никто не мог подвергнуть аресту ни одного монаха, никакая держава. Теперь же святую гору Афонскую заняли православные греки, и вдруг русские православные христиане учинили такое небывалое насилие над православными же мирными монахами, которых иноверные магометане глубоко уважали, почитали как молитвенников. 10 июля вечером пароход «Херсон» вышел из Босфора в Чёрное море. Расстояние от Константинополя до Одессы пассажирские пароходы покрывают не более как за двое суток с заходом в портовые города, лежащие на пути Черноморской линии. Так что 12 июля вечером наш пароход должен был прибыть в Одессу. Но мы где-то кружились в морском пространстве Чёрного моря, не видя земных берегов. Прибыли в Одесский порт только рано утром 15 июля. Стоянка парохода «Херсон» дана была в таком месте, что мы не видели ни пристани Одесской, ни одесских берегов, которые заграждены были большими грузовыми пароходами и баржами.

В скорости после остановки начальство экспедиции перегнало на нашу кромовую сторону всех пантелеимовцев, избитых и раненых монахов, и начались какие-то приготовления. Мы, свыше 800 иноков, совершали по чёткам молитвенные правила и готовились ко всякому ответу в непоколебимой надежде на Царицу Спасения. К нам на проход явились настоятели одесских подворий, нашего Андрейского скита и ромонах Петерим и Пантелейимновского монастыря и ромонах имени не помню. Они оба вошли в нашу среду с наглыми моральными насмешками над нами. Показывая на волосы, они приговаривали «волосики-то подрежем, бородки-то подбреем» и много других колкостей зарекали в наш адрес, явно вызывая нас на перебранку с ними. Но никто из нас не обронил ни слова на злобные их выпады. Мы замкнули устав подражания Господу нашему Иисусу Христу, молчавшему во время издевательств над Ним иудейского сонмища и судей неправедных. Не получив от нас никакого ответа, эти ругатели ушли от нас на носовую сторону прохода.

Вдруг видим у входа на капитанскую палубу открывается дверь. У двери ставят стол и стулья вокруг стола. Появляются начальники карательной экспедиции и начальствующие лица, прибывшие из города, уполномоченные от власти. Все заняли места вокруг стола. По списку подзывают нас к столу по одному, дают в руки перо и, показывая на лист бумаги, властно приказывают подписаться. Подошедший монах говорит, а что подписывать? На чистом листе нет никакого текста, почем вы требуете подписаться? Начальник строго говорит, не рассуждая, подписывайся, иначе арестуем.

Монах отвечает, мы уже арестованы. Начальник грозно сказал, в тюрьму пойдешь, подписывайся. И все начальство смотрит на нас злобно. Монах, видя чисто лист бумаги, посчитал подпись на ней безвредной и подписался. За ним подписались еще около пяти монахов. Потом подошел монах, который в ревности духа оказался сильнее всех этих начальников и твердо уверен, что эта власть грозная только по виду, действует хитростью и обманом, производя насилие. Так разумели и прочие имяславцы. Поэтому, не приняв в руки перо, он смело возразил «Без текста подписываться нелепо.

А что есть на обратной стороне листа?» Начальник сурово закричал «Это не твоё дело. Подписывайся, как приказывают». Руку свою положил на лист бумаги. Монах смелее и решительно возразил «Как не моё дело. Вы требуете не просто написать своё имя, а что-то подписать. Значит, здесь что-то есть написано». Всё начальство взмутилось, монах осмелился вступить в пререкание с начальником. Инок мужественно произнёс, «Мы рукава не жуём, но имеем рассудок, чтобы усматривать, чего замышляет против нас лукавое сонмище».

При этих словах, воспылав духом ревности об истине, монах, резко отодвигая руку начальника с листа бумаги, воскликнул прочь. Быстро взял со стола этот лист, и на обратной его стороне увидел текст, под которым лукаво проводится подписка под видом чистой страницы. Все начальники взбесились, а наш мужественный монах-имяславец громко, во всеуслышание, начал читать тайный предательский текст. Мы, ниже подписавшиеся бывшие монахи горы Афонской, добровольно выехали из Афона в Россию и мир в первобытное состояние звания Мирскоя. Добровольно слагаем с себя все чины и саны священные. Добровольно отрекаемся от обетов монашеских и от монашеского пострига. Отныне мы добровольно вступаем в первоначальные сословия и звания и состояния мирское. Собители за прожитые годы мы ничего не взыскуем.

Вступая в мир, мы смиренно отдаем себя в полное подчинение и послушание власти Святейшего Правительствующего Синода. Отрекаемся от бывших наших заблуждений по вопросу об имени Божьем. Отрекаемся от юридического имя славческого зломудрия и вседушно следуем учению, наставлению и руководству Святейшего Правительствующего Синода в полном согласии и единомыслии с ним по вопросу об имени Божьем, в удостоверение чего прилагаем руку собственноручной подписью. Пока наш монах оглашал этот коварный и исполненный дьявольского лукавства текст, в изменившихся лицах начальников мы читали крайне недоумение и озлобление. Ведь коварный план обмануть монахов воровским способом разрушился в пух и прах. Они были поражены смелым действием инока-имяславца, который обратил в ничто их напускную грозную важность, дутую власть, под личиной которой скрывался преступный обман, неприличный представителем власти. А над их головами с высокой капитанской палубы наблюдал за этой картиной капитан парохода Херсон и его помощники. Капитан качал головой, а его помощники удивлялись и перешёптывались между собой.

Весь экипаж парохода, капитан с помощниками, относились к нам сочувственно. Они являлись свидетелями насилия над нами и всего разбоя, учнённого архиереем Никоном. Монах, прочитавший нам подложный текст обратной стороны подписного листа, обратившись к начальникам, воскликнул «Ах вы окаянный, какой подлог учинили нам, насильственно требуя подпись под этим безбожным текстом, а еще начальники, мы души свои полагаем за истину, а на все то, что вы тут написали, мы плюем». И плюнув на текст, Монах бросил им лист на стол. Тем и кончилась эта подписка, а те пять монахов, подписавшиеся на листе, отчаянно рыдали, сокрушаясь о подписке. Но инок, обнаруживший дьявольский подлог начальников, сказал «Не плачьте, успокойтесь, это дело у них не пройдет, вы были обмануты». Начальники забрали оплеванный лист и постыдно скрылись. Солдаты-каратели, в свою очередь, забрали и унесли стол и стулья с позорного заседания, и всё утихло.