10. В Казани： первые встречи ⧸⧸ Сщмч. Нектарий Трезвинский

В Казани. Глава первая. Первые встречи. По пути из Соловков епископ Нектарий остановился на несколько часов в Ленинграде и повидался с некоторыми своими знакомыми. Под нею на допросе он отказался назвать их фамилии, а по прибытии в Казань, по его словам, первым долгом занялся исканием истинно православного храма. Поскольку епископ Виктор Островидов советовал иметь в виду отца Николая Троицкого, которого считал нашим, Владыка сразу направился в Вознесенскую церковь, где отец Николай был настоятелем, однако ожидания епископа Виктора не оправдались. Позднее на допросе Владыка Нектарий показал с первого же посещения и убедился в том, что с отцом Троицким мне не придется иметь дело. так как в его храме вспоминалось имя митрополита Сергия.

Я же считаю это большим грехом. Поэтому, когда епископ Стефан произнес вспоминание митрополита Сергия, я вовсе услышание произнес. Господина нашего высокопреосвященнейшего Кирилла митрополита Казанского и Свияжского, да поминет Господь Бог во царстве своем, Всегда, ныне, приисно и вовеки. При выходе из храма я заявил, мне здесь нечего делать, храм не православный. Для меня вполне достаточно было, что отец Троицкий допустил поминовение митрополита Сергия, хотя лично от него я не слышал этого поминовения. Архив УФСБ РФ по республике Татарстан После этого епископ Нектари побывал в церкви Богоявления у епископа Афанасия Малинина, с которым имел в виду договориться, то есть найти общий язык в смысле общности в церковной ориентации, но ушел от него убежденный в том, что с ним не может быть ничего общего. То же самое произошло и в Варваринской церкви, где служил отец Николай Петров. Только у одного человека, да и то недуховного звания, нашел Владыка полное взаимопонимание.

Был я еще в Казани у бывшего профессора духовной академии Несмелова Виктора Ивановича. Беседовали о современном положении церковных дел. Несмелов говорил, что митрополит Сергий, как виновник церковные катастрофы должен быть низвергнут. К профессору Виктору Ивановичу Несмелову, как и к протеерею Николаю Троицкому, также рекомендовал обратиться епископ Виктор, знавший профессора еще со студенческих лет. В Казанской духовной академии Виктор Иванович преподавал метафизику и являлся одним из руководителей философского общества в работе которого активно принимал участие в 1899-1903 годах студент Константин Островидов, будущий святитель Виктор. Виктор Иванович Несмелов был выдающимся богословом и педагогом. За время своей академической службы он разработал интереснейшие оригинальные Философское учение. Издал ряд книг и статей.

Он пользовался заслуженным авторитетом в академических и церковных кругах. И после революции, несмотря на то, что остался неудел, духовная академия была закрыта и в Казанском университете ему не дали преподавать, продолжал пользоваться непререкаемым авторитетом даже в среде советской научной интеллигенции и студенчества. Виктор Иванович не скрывал своего отрицательного отношения к советской власти и ее мероприятиям и прямо говорил об этом. Весьма нелестно отзывался профессор и о марксизме. По свидетельству одного из студентов, часто бывавших у Несмелого, профессор говорил о том, что марксизм есть смесь разных философских систем, есть лоскутная философия, никакого ленинизма и марксизма нет, есть просто догма, который убивает всякую свободу мысли и калечит молодежь. И в своих показаниях на допросе Виктор Иванович подтвердил, с теорией материализма я не согласен. Имён Карла Маркса и Владимира Ильича Ленина не упоминал. так как ни того, ни другого не считаю философами.

Карл Маркс, с точки зрения философо-мыслителя, самый жалкий немецкий бюргер. В таком свете я только мог оценивать Карла Маркса и Ленина. С такой же ясностью и резкостью сформулировал профессор Несмелов и свое отношение к митрополиту Сергию. И в своей прямоте он был близок к епископу Нектарию. Как ни было утешительно это единомыслие для Владыки, все же одного знакомства с профессором Виктором Ивановичем Несмеловым, безусловно, было недостаточно для организации церковной жизни. Владыка должен был служить духовно, оформлять свою паству. И ему пришлось это делать нелегально, как показал он на допросе. Я ушел в подполье, решив образовать вокруг себя единомышленников, не согласных с митрополитом Сергием и его позиции.

Казань в целом не оправдала тех надежд, которые возлагал на ее духовенство и паству епископ Виктор Островидов, посоветовавший епископу Нектарию поселиться там. Антисергианской оппозиции там фактически не было и даже не соглашавшихся с декларацией политикой митрополита Сергия, сохраняли с ним общение, и подчинялись его синоду. Произошло то же самое, что и с Соловецкими епископами. И эта ситуация, по-видимому, была типичной. Несмотря на то, что декларация митрополита Сергия и его политика вызвали всеобщий протест, как уже упоминалось, мало кто решился на открытый протест и отход. Митрополит угрозой запрещения его священнослужения и поправу законного главы церкви привел большинство протестующих к повиновению. Хотя сладкому самообману наступающего мира с властью предались весьма немногие епископы, в каких обстоятельствах не найдешь таких оптимистов. А подавляющее большинство, расподчинившись Митрополиту, принуждено было тотчас защищать его от нападок протестующих собратьей и народной массы, которая готова была вся целиком отойти от митрополита, появились для этого общие для всей церкви вождь, но такого вождя не было, согласно сволею епископов и отдельных священников, выходили из подчинения митрополиту Сергию епархии и отдельные приходы.

Епископы-защитники митрополита решили продолжать борьбу за каноны, полагая, что подчинение законному архиерею выше всего, За что боролись от начала с обновленцами, и теперь уже нечего было отступать. Надо устоять до конца на своем пути. Они рассуждали так, надо сохранять единство церкви. Новый раскол недопустим, и то, что он уже возник в лице отделившихся от митрополита Сергия, есть новое, великое горе. Деяниями митрополита Сергия догматы и церковные каноны не повреждены, и нет достаточных оснований ему не подчиняться. Пусть митрополит принимает грех на себя, это его дело, он будет отвечать за все на суде церковного собора, который когда-нибудь будет, а мы его судить не можем. Мы должны исполнять то, что он приказывает, хотя это нам и не нравится. Ради церковного единства смирялись с гибельной политикой митрополита Сергия.

Между тем митрополит, заключив соглашение с безбожными властями, должен был исполнять все условия этого соглашения и прежде всего допустить вмешательство властей во внутреннюю жизнь церкви, причем на всех уровнях, от синодального до приходского. Последствия этого вмешательства были самые убийственные для церкви, ибо богоборческие власти не изменили своего отношения к церкви и религии. По поводу синода, собранного митрополитом Сергием из архиереев, желательных для ОГПУ, уже упоминалось выше. Никакой пользы для церкви от таковых архиереев не приходилось ждать, к тому же и создание этого органа при заместителе вместо блюстителя было совершенно не каноничным. Не менее разрушительно было вмешательство ОГПУ в епархиальную жизнь на местах. Вот что написал об этом священник Михаил Польский, бежавший в то время из ссылки, проехавший всю страну с севера на юг и немало повидавший на этом пути. Так во время его странствования один знакомый ему архиерей, не зная, что отец Михаил в бегах, предложил ему у себя в епархии священническое место, при этом подружески предупредив, что должен представить его кандидатуру в ГПУ. — Уж не говорю, как это было не кстати для моего положения, но и противно моей душе до омерзения, — писал отец Михаил.

Нет, из таких рук я священнического места никогда не приму, сказал я. Оказывается, всякий раз списки кандидатов на вакантные места подаются архиереям ГПУ, а она уже избирает удобных для себя лиц. Эта новость сергиевского режима в церкви, может быть, покажется сразу не так предосудительной, но надо же знать, каким принципом руководится ГПУ в выборе лиц на священнические места. бесчестного, порочного, недостойного своего звания священника, того, который отгоняет народ от церкви, убивает в нем религиозное чувство, архиерей бессилен удалить из прихода, потому что тот имеет поддержку ГПУ, будучи изоведомо чекистом. ГПУ же осмеливается не только защищать такого торхирея, но и требовать его назначения, если он без места. Всех сколько-нибудь деятельных, умных, честных, поддерживающих религиозное настроение в массах ГПУ неумолимо продолжает устранять, будь они даже сергиевской ориентацией. Большевики твердо помнят, чего они хотят и добиваются своего. Положение сотрудника ГПУ Ведь безобидная подписка «Быть честным гражданином» им, моим епископам, дана совершенно невыносимо для моего епископа и доставляет ему тяжкие нравственные страдания.

Нервная система его расшата, на ночь он не спит, вызывая в ГПУ, и разговоры там, хотя и являются весьма любезными и чуть ли не дружескими, совершенно убивают его, и он чувствует себя разваленную в молодые свои годы. Я доказываю ему необходимость отделиться от митрополита Сергия и, конечно, идти опять в тюрьму. Он говорит, что этим дело уже не поправишь. Ничего не изменится в создавшемся порядке. Бросить кафедру невозможно. Народа жалко, народ у него еще есть, и этот народ не знает, куда идти. Остались храмы под знаком православных, только сергиевские. Может быть, он уйдет за штат и заменит себя кем-либо, потому что далее исполнять распоряжение ГПУ у него уже нет сил.

Прежде архиереи, кроме обновленческих и григорьевских, в ГПУ чужие люди. Теперь они свои там и почти что завстегдатые. В некоторых местах сергиевские епископы пользуются полным доверием ГПУ. Так, например, в одном месте касса кафедрального собора по предложению ГПУ целиком находится в руках архиерея. Вопреки всем светским правилам и обычаям, и приходской совет без его разрешения не может и стратить ни одной копейки. Его боится и с ним считается, зная, кто стоит за его спиной. От одного архиерея, имя которого, как и многих других, не называю, ГПУ потребовало подать списки на всех монахов и монахинь города и епархии. Он подал такие списки, и тотчас все они поголовно были арестованы.

и сосланы в места ссылки. При этом само же ГПУ не постеснялось распространить слух, что оно здесь ни при чем, а виноват во всем архиереи, который подал на них списки. Конечно, это клевета, но пособничество было действительно и со стороны архиерея. Зачем играть такую позорную роль? Но как быть иначе Сергиевскому епископату? Тихоновские епископы не имели нужды в такой работе. Их дело было сидеть под тюрьмам, а этим надо быть на свободе, чего никак ГПУ даром не может предоставить духовенству. Один епископ получил от митрополита Сергия назначение на епархию.

Агент ГПУ поздравил его с назначением и добавил «Теперь придите ко мне, разумеется, на Лубянку. Договоримся». Нужно заметить, агент ГПУ бывает дважды в неделю, а один раз непременно в управлении митрополита Сергия. Важно, обойдя всех посетителей и расспросив каждого, откуда он и зачем явился сюда, чекист уединяется с митрополитом Сергием, но большей частью вместо себя в канцелярию Сергиевского синода старший агент посылает своих помощников. Указанный мной епископ отказался от кафедры и на Лубянку не пошел. Но если кто не имел мужества отказаться от кафедры вовремя, тот обязан был получать напутствие от ГПУ. Если ГПУ находило нужным, их дать. В провинциальном же ГПУ, вновь прибывшему епископу, немало подождавшему в приемной, начальник наставительно и серьезно говорит «Советую вам твердо держаться, митрополита Сергия, в этом ваше спасение.

Разумеется, от репрессии ГПУ. Таковы факты». Конечно, как предполагалось, талантливейшие и деятельнейшие архиереи, хотя и признали митрополита Сергия, не получили своих кафедр. ГПУ не позволило. Вспоминается Патриарх. Тот давал свои назначения. И пусть архиереи, отправляясь в одну сторону, попадали в противоположную. ГПУ делала, что хотела и могла, но и патриарх исполнял свой долг перед Богом и его Церковью по совести.

А теперь ГПУ наносила нам удары нашими руками. Пойдя за митрополитом Сергием, повинуясь ему как законному иерарху при великих компромиссах совести своей, лучшая часть епископата зачеркнула годы своего сидения в тюрьмах и ссылках честного пути и борьбы. Митрополит Сергий сдал свой епископат врагу. Моральные силы епископата, согласившегося работать с ним, не изложены им. Священник Михаил. Положение Церкви в Советской России, страница 50-53. То же самое произошло и с рядовым духовенством и народом, и далее отец Михаил пишет об этом. Мы вновь обращаемся к его очерку о положении Церкви в Советской России и приводим столь обширные цитаты, как одно из самых ярких свидетельств о тех роковых для Русской Церкви событиях.

Сам, будучи непосредственным их очевидцем и участником, отец Михаил, смелый и искренний священник, исповедник, претерпевший страдания за веру, вырвавшись на свободу, не только подробно описал пережитое, но и дал глубокий анализ происходящего. Его выводы во многом совпадают с мыслями и выводами других исповедников, оставшихся под гнетом богоборной власти и не имевших доступа к печатному слову. Так и епископ Нектарий, четко выразивший свою позицию на допросах во время следствия и в нескольких письмах пастви, сделал это довольно лаконично, не оставив подробного описания событий, по крайней мере в тех источниках, какие дошли до нас. О специфике такого источника, как протоколы допросов, говорить не приходится, А сохранившиеся письма тоже по большей части были адресованы его пастре, нуждавшийся в простых и четких архипастерских наставлениях, а не в рассуждениях и размышлениях. Да и прикрепленный к определенному месту жительства, поднадзорный епископ мог судить только о Казани и прилегающей вятской губернии и не имел полноты информации, как отец Михаил Польский, побывавший во многих епархиях. Тем не менее, примечательно, что замечания и наблюдения владыки Нектария в отношении Казани и его вятской паствы полностью созвучны с мыслями и выводами отца Михаила. О сущности заблуждения митрополита Сергия и своем отходе от него владыка Нектарий писал в одном из писем «Наше отхождение имеет в своей основе никакой-либо мелочный каприз или что-либо оскорбительное для самолюбия. а направлена против преступной приспособляемости митрополита Сергия и прочих хирархов к советской власти против допущения самого грубого и бесцеремонного вмешательства во внутреннюю жизнь Церкви Христовой работников ГПУ.

А на допросе 5 июня 1931 года заявил «Я лично считаю митрополита Сергия и его синод филиальным отделением шестого отдела московского ОГПУ при ближайшем и непосредственном участии Тучкова Евгения Александровича, ставленниками последнего, я считаю, митрополита Сергия и его синод, и особенно митрополита Серафима Александрова. Владыка Нектарий также почувствовал, как пали духом церковные пастыри и народ. Спустя месяц после приезда он еще раз встретился с отцом Николаем Троицким, тем самым, на которого рассчитывал епископ Виктор. И этот один из самых выдающихся священников Казани, смелый проповедник, инициатор создания братства защиты веры и обличитель безбожия в первые годы революции, теперь, по словам владыки, посоветовал ему вести себя как можно тише, так как можно пострадать от одного учреждения. Сам он тоже не находил возможным порвать сепископа Мафанасием, боясь того же, против чего предупреждал меня. Позднее в одном из последних писем из концлагеря владыка Нектарий писал. «Вот мы видим, что за митрополитом Сергием пошло почти все церковное большинство, спокойно признав церковное управление, навязанное Церкви в лице его органами ОГПУ. И только одиночные небольшие группы православных в Петрограде, Серпухове и главным образом в Вятской епархии, в том числе и иранских пределах, не признали митрополита Сергия, прекратили церковное общение с сергиевским духовенством.

Большой энтузиаст и ревнитель православия покойный епископ Виктор Прощаясь со мной еще в 1928 году, в Соловках восторженно говорил, что стоит только мне, противосергианскому епископу, явиться в Казань, как ко мне пойдут с разных сторон православные люди для церковного общения и руководства. Но, к сожалению, эти его слова не оправдались. Ревность у верующих людей охладела. И даже наоборот, пришлось мне серьезно опасаться, как бы не пошли за Сергием иеранские приходы, которые отошли ранее от митрополита Сергия благодаря пастырскому влиянию покойного протоиерея Иоанна Фокина и падеринского ктитора, большого ревнителя православия Мирянина Нестора Яковлевича Масунова. Живя в Казани в 1929 году, я почти ничего не мог сделать для расширения православия, испытывая церковное одиночество, весьма оскорбел душой. Письмо епископа Нектария от 8 по старому 21 по новому стилю июля 1936 года Это очень важный момент. Вот они, самые печальные последствия Декларации Митрополита Сергия, именно разлагающие влияние компромиссонный народ, как писал отец Михаил Польский. Теперь с народом случилось то же, что и с лучшей частью епископата и духовенства, вопреки совести идти за своим вождем не свободно и радостно, а как пленник или проданный раб.

В силу этого с народом случилось большое духовное несчастье, у него отнята душа. всякое воодушевление в борьбе за веру, ревность, усердие к служению истине. Сначала отняты вожди, любимые архиереи, священники, в которых имели радость и духовную поддержку, потом случилось худшее, не только все оставшиеся, но и любимые изменили истине, пали, принесли посомам тяжкие разочарования, ни на кого нельзя надеяться. Если архиереи и священники сами не знают истины или знают, но сознательно лгут, у них нет правды и честности, то на что же надеяться? Так говорят люди, поэтому поражу пастыря, и рассеются овцы. Прежде при патриархе моральная сила всей церкви противостояла грубому физическому насилию власти. Теперь этой силы не стало ни в духовенстве, ни в церковном народе вслед за их вождем. Таковы результаты соглашения митрополита Сергия с ГПУ.

Для врага самое главное было не изложить моральные силы церковного народа, чтобы он боялся героизма, протеста и единодушия. И этого он, наконец, дождался. Что такое закрытие и разрушение храмов в России? Для врага церкви это дело было второе и последнее. Главное для него было уничтожить нас нравственно и духовно, чего он сам не мог сделать В том ему помогли, ведь овладеть духом, не то что телом, первое, то есть дух, всегда до смерти в нашей власти. Только здесь мы независимы. Ослабив силы духа, сломив его сопротивление, враг уже делает далее все, что хочет. Постепенно он своей цели добивался, поскольку ослабевало нравственное сопротивление церкви, постольку не стеснялся физического насилия над нею.

Неужели это не факт? Чем объяснить, что без протеста массы уничтожаются на их глазах и их святыне? Конечно, общим моральным упадком. В письме из концлагеря 1933 года Владыка Нектарий также писал об этом упадке, о безразличии народа, о духовенстве по большей части, обряда исполнителей, для которых лишь бы было чем пропитаться и как-то спокойно жить. И упомянул, что еще при самом своем разрыве с митрополитом Сергием в феврале 1928 года предвидел, что борьба с тергианством, хотя и является борьбой за правду Христову, будет долгой, бесславной и внешне почти безуспешной. Из истории Церкви Христовой видно, что почти все борцы за правду Христову погибали в борьбе, и что только после их смерти торжествовало то дело Божие, за которое они боролись. Так будет и в нашей борьбе с тергианством. Слова владыки сбываются, на сегодняшний день правота противников стергианства признана даже официальной структурой, именующей себя Московской Патриархией и имеющей преемство от Митрополита Сергия, а многие из антистергиан включены в официальный список канонизированных ей новомучеников и исповедников.

Как при этом преемники Митрополита Сергия совмещают свое преемство в кавычках с почитанием новомучеников которых митрополит подвергал прещениям, обвинял в расколе и тому подобное. Это отдельная тема. Но наиболее последовательные и компетентные церковные историки из их среды признают всю бессмысленность и бесполезность сиргианского соглашения с богоборцами. Мы же должны извлечь для себя урок с такой силой, преподанной нам историей, Цель не оправдывает средства. Нельзя принести пользу церкви, совершая свое служение нечистыми руками. С помощью лукавства и лжи нельзя утвердить правду. Священник Александр Мазырин, 1927 год, в истории Русской Православной Церкви, страница 95. и подтверждают фактами и цифрами на основании документов и научных исследований то, о чем свидетельствовали очевидцы событий почти уже в вековой давности.

В видах той же ликвидации религии и церкви власть ныне накладывает такие налоги на духовенство, каких оно не в силах платить, и сажает его целыми партиями в тюрьму и закрывает приходы. Часть духовенства стоит с протянутой рукой около храмов в Москве, например, прося милостыню. С других больших групп духовенства больших городов взята подписка о невыезде, чтобы таким образом сохранить готовые кадры для ссылки на принудительные работы. Духовных лиц лишают квартир, и в то же время их никто не хочет брать на квартиры из боязни репрессий, которые за это тотчас и следуют. Им не дают хлебных карточек, их не убивают, но и жить им не позволяют. Но это страдание, пришедшее главным образом после соглашения митрополита Сергия с властью, легло на плечи духовенства без всякого утешения, когда смысл борьбы потерян, власти все сдано. Так нежелавшие бороться за церковь, усиленно избегавшую тюрьмы, ее не миновали. Избегавшие сидеть в ней за истину церковную, сели за неуплату налогов.

Враг неумолим, нашим соглашением не подкуплен и смеется над нашим практическим расчетом, непрестанно готовя нам уничтожение. Трагично было и то, что компромисс, на который пошел митрополит Сергий и который вызвал такие потрясения в церкви, никакому смягчению антицерковной государственной политики не привел. Террор против церкви только усиливался. Это хорошо видно на собранной ныне ПСТГУ статистики репрессий. С 1927 года размах гонений на русскую церковь начал возрастать небывалыми ранее темпами. Если принять до 100% число арестов по церковным делам, в 1926 году, заметим, не самым спокойным для русской церкви, достаточно вспомнить, что в конце года прошли массовые аресты в связи с попыткой тайных выборов патриарха. то в 1927 году этот показатель равен уже 171 проценту, в 1928 – 235, в 1929 – 807, в 1930 – 2204. В каждый последующий год арестовывалось в полтора-два-три раза больше служителей Русской Православной Церкви, чем в предыдущей.

За неполных четыре года, прошедших со времени издания Декларации митрополита Сергия, размах антицерковных репрессий вырос в 22 раза. Вы обещали вырывать по два по три страдальца и возвращать их к обществу верных, а смотрите, как много появилось новых страдальцев, которых страдания еще более усугубляются сознанием того, что эти страдания явились следствием вашей церковной политики», — писал митрополит Устергий архиепископ Терафим Самойлович в феврале 1928 года. Горечь, вызванная унизившей церковь политикой митрополита Сергия, усиливалась пониманием того, что облегчение церкви это унижение не принесло. Самым печальным для защитников и последователей митрополита Сергия было то, что и они не избежали гонений. Заявив в конце 1927 года Петроградской делегацией во главе с епископом Димитрием, что он спасает церковь, митрополит Сергий в итоге не сумел спасти даже своих ближайших сотрудников, доверившихся ему. Из девяти иерархов, подписавших июльскую декларацию 1927 года, во времена Большого террора 1937-1938 годов, Уцелели только сам митрополит Сергий, ставший к тому времени московским, и митрополит ленинградский Алексей Семанский, причем к их аресту все было готово. Кроме них, в 1939 году на кафедрах оставались еще два их викария – архиепископы Сергий Воскресенский и Николай Ярушевич, и это на весь московский патриархат в пределах СССР. К ним можно добавить несколько соцсвященников, продолжающих служить в еще не закрытых показных храмах, преимущественно в больших городах, куда заезжали иностранцы.

В общей сложности уберечь от физического уничтожения удалось лишь несколько процентов православных священнослужителей, а от закрытия несколько процентов существовавших храмов. Церковное управление было парализовано, управлять было практически неким. Священник Александр Мазылин, указанное сочинение, страницы 93-94. В этом плане самым наглядным примером служат материалы следствия по групповому делу в Казани, по которому были репрессированы в 1931 годах активное духовенство эмиряне причем самых разных направлений. Конечно же, одна из главных ролей в этом деле была отведена епископу Нектарию. Но наряду с ним и сохранявший общение с митрополитом Сергием, в том числе и отец Николай Троицкий, столь старательно избегавший попасть под подозрение одного учреждения, и по этой причине подчинявшийся епископу Афанасию и митрополиту Сергию, не только не избежал ареста, но и оказался в числе основных руководителей Казанской контрреволюционной организации. Прежде чем перейти непосредственно к обзору материалов этого следственного дела, необходимо дать хотя бы краткое описание церковного положения в Казани на момент приезда епископа Нектария.