1. Желающим читать св. Григория Синаита ⧸⧸ Предпутия прп. Василия Поляномерульского

Преподобный Василий Полян-Мирульский, предисловие или предпутие желающим читать книгу Святого Отца нашего Григория Синаита и не погрешать против её смысла. Многие, читая эту святую книгу Святого Григория Синаита и не зная опытно умного делания, погрешают против здравого разума, думая, что умное делание принадлежит одним бесстрастным и святым мужам. По этой причине, держась по внешнему обычаю одного псалмопения, тропарей и канонов, припочивают в этом одном внешнем молении. Они не понимают того, что такое песненное моление предано нам отцами на время, понемощи и младенчеству ума нашего, чтобы мы, обучаясь мало-помалу, восходили на степень умного делания, а не до кончины нашей пребывали в песненном молении. «Ибо что младенчественнее того, когда мы, прочитав устами внешнее наше моление, увлекаемся радостным мнением, думая о себе, что творим нечто великое, потешая себя одним количеством и этим питая внутреннего фарисея». Отводя нас от такой подлинной младенческой немощи, как младенцев от всосов млекопитательных, Святые Отцы показывают нам грубость этого делания, сравнивая голосовое языком пение, а с пением язычников. Ибо надлежит, говорит святой Маккарий Египетский, глава шестая, по образу жизни нашей, ангельскому быть и пению нашему, а не плотскому, да не скажу языческому. Если же и дозволено нам петь голосом, то ради ленности и неведения нашего, с тем, чтобы мы возводились к истинному молению.

Какой же бывает плод такого внешнего моления, показал святой Симеон Новый Богослов во втором образе «внимание», говоря. Второй же образ «внимания» и молитвы таков, когда кто собирает ум свой в себе, отвлекая его от всего чувственного. и хранит чувства свои, и собирает все помыслы свои, чтоб не скитались в суетных вещах мира сего, и то исследует помыслы свои, то внимает словам, произносимые им молитвы, в иной час собирает в себе все помыслы свои, плененные дьяволом и превращенные в лукавые и суетные, в иной же час снова со многим трудом и усилием приходит самого себя, быв охвачен и побежден какую-либо страстью. И, имея этот подвиг и брань внутри себя, не может он никогда быть мирным или найти время заняться деланием добродетелей и получить венец правды. Ибо таковой подобен ведущему брань с врагами своими ночью в темноте. Он слышит голоса врагов и принимает раны от них, но не может ясно видеть, кто они такие, откуда пришли, как и почему одолевают его. Потому что тьма, которая находится в уме его, и буря, которую он имеет в помыслах, приносят ему сию тщету. И он никак не может освободиться от своих мысленных врагов, чтобы не сокрушали его.

Он и труд подъемнет, награды же лишается, ибо окрадывается тщеславием. не сознавая того, думает о себе, что он внимателен, многократно от гордости презирает других и охуждает их, и считает себя достойным по своему мечтанию быть пастырем овец и путеводительствовать их, уподобляя слепцу, покушающемуся водить других слепцов». Как же можно внешними чувствами хранить ум или собирать его от тех, кои по естеству сами собой растекаются и парят по чувствам и вещам? Зрение, рассматривая прекрасное или безобразное. Слух, слушая приятное или противное. Обоняние, обоняя благовонное или смрадное. вкус, вкушая сладкое или горькое, осязание, касаясь доброго или злого, и таковыми, подобно листьям от ветра, сотрясаясь и колеблясь. У мужа, единому всем этим смущающемуся и размышляющему об их действиях, можно ли когда-либо быть свободным от помыслов правых и левых?

Никак и никогда. Если же внешние чувства не могут ограбить ум от помыслов, то, конечно, возникает нужда бежать уму от чувств в час молитвы внутрь к сердцу и стоять там глухим и немым от всех помыслов. Ибо если кто внешним только образом удалится зрение, слуха и глаголание, получает некоторую тишину от страстей и помыслов злых. но в значительно большей степени он насладится покоем от злых помыслов, когда удалит ум свой от пяти внешних чувств, заключая его во внутренней и естественной клете или пустыне, и вкусит духовные радости. приходящие от умной молитвы и сердечного внимания. Как обоюдоострый меч, куда, бывает, обращаем, сечет своей остротой встретившееся, так и молитва Иисуса Христова, обращаемая иногда на злые помыслы и страсти, иногда же за грехи или памятью смерти, суда и мук вечных действуется. Если же кто, помимо умной молитвы, песняным молением и внешними чувствами с прикословием, захочет отразить прилог вражей и противостать какой-либо страсти и лукавому помыслу, тот скоро одолен бывает много раз, ибо бесы, одолевая его сопротивляющегося и снова добровольно ему покоряясь, как бы побеждаемые его сопротивлением, издеваются над ним и склоняют его мысли к тщеславию и гордости, называя его учителем и пастырем овец. И, зная это, святой Исихий говорит, «Не может ум наш победить мечта небесовская сам собою только, и да не надеется когда-либо на это, ибо бесы, будучи коварными, лицемерно покоряются и притворяются побежденными, запиная тебя тщеславием с другой стороны.

И не терпи, чтобы ты хотя бы даже на один час умудрился призыванием Иисуса Христа». И снова, берегись, да не вознесешься, по примеру древнего Израиля, и предан будешь и ты мысленным врагам. Тот, будучи избавлен Богом всяческих от египтян, задумал сделать себя помощником идола Перстного. Под идолом же Перстным разумеет наш немощный ум, который пока молит Иисуса Христа против лукавых духов, легко их отгоняет и художным искусством побеждает невидимые ратные силы врага. Когда же бессмысленно станет всячески надеяться на себя, тогда, подобно так называемому «быстокрылому», разбивается и падает дивным падением». Из сказанного достаточно познается сила и мера умного делания, то есть молитвы и пение. Не думай же того, благочестивый читатель, что святые отцы, отводя нас от многого внешнего пения и повелевая обучаться умному деланию, наносят ущерб псалмам и канонам. Да не будет, ибо от Духа Святого предано все это Святой Церкви, в которой все священные действия возглавляются хератонией, и все таинства домостроительства Бога Слова, даже до Второго Его пришествия, вместе же и нашего воскресения, в себе заключаются.

И нет ничего человеческого в чине церковном, но всё дело благодати Божией, не возрастающей от наших достоинств, не умаляющейся от наших грехов. Но у нас речь идет не о чинах Святой Церкви, но об особом правиле и образе жизни каждого из монахов, то есть об умной молитве, которая старанием и сердечной правотой обычно привлекает благодать Святого Духа, а не одними словами псаломскими, помимо умного внимания, устами только и языком поемыми. Как сказал апостол, «хочу пять слов сказать умом моим, чем тьму языком». Ибо следует сначала этими пятичисленными словами очищать ум и сердце, говоря непрестанно в глубине сердечной «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя», и таким образом восходить на разумное пение. Потому что всякий новоначальный и страстный может сию молитву разумно, в блюдении сердца, действовать, пение же никак, прежде чем не очистится умную молитву. Поэтому Святой Григорий Синаид всех святых, Жития и Писания, Искусство Духовное более всех, живущим в нем Святым Духом, до тонкости испытав и рассудив, устанавляет все старание иметь о молитве. Также и святой Симеон, Солунский архиепископ, имея тот же Дух и Дар, заповедует и советует архиереям, священникам, монахам и всем мирским во всякое время и час произносить и дышать сию священную молитву. Ибо нет, говорит он с апостолом, крепчайшего оружия ни на небе, ни на земле, больше имени Иисуса Христа.

Да будет же известно тебе, добрый ревнитель священного сего умного делания, и то, что не только в пустыне или в уединенном отшельничестве, но наиболее в самых тех великих лаврах, находившихся среди городов, были учители и многочисленные делатели сего умного священнодействия. И достойно удивления, как святейший патриарх Фотий, будучи взят на патриаршество от сенаторского звания, не монах, обучился на таком высоком посту этому умному деланию, и настолько преуспел, что лицо его сияло, подобно второму Моисею о пребывавшей в нем благодати Святаго Духа, говорит святой Симеон Солунский, и свидетельствует о нем, что он и книгу написал всепремудрым философским искусством об этом умном делании. Говорит также, что и Иоанн Златоуст, и Гнатий же, и Калист, святейшие патриархи того же царя Града, написали свои книги о том же внутреннем делании. И чего еще тебе не достает христолюбивый читатель, чтобы, отложив всякое сомнение, приступить к обучению умного внимания? Если скажешь «не имею жития уединенного», пример тебе святой патриарх Калист. который обучился умному деланию Великой Лаврии Афонской, проходя поварскую службу. Если сомневаешься, что не находишься в глубокой пустыне, второй тебе пример – Святой Патриарх Фотий, обучившийся искусству сердечного внимания уже в Патриаршем Сане. Если под предлогом послушания ленишься приступить к умному трезвению, за это посмеянию подлежишь, так как ни пустыня, ни уединенное житие не приносят такой мере преуспеяния в этом делании, как послушание в разуме.

Говорит святой Григорий Синаид. Или еще с правой стороны окрадываешься, будто не имеешь учителя таковому деланию. Повелевает тебе сам Господь учиться от Писания, говоря «Испытайте Писание, и в них обрящете живот вечный». Или от левой стороны увлекаешься, смущаясь, не находя места безмолвного, и в этом тебя опровергает Петр Дамаскин, говоря, «в том состоит начало спасения человеку, да оставить свои хотения и разумения, исполнить же Божие хотения и разумения, и тогда не найдется во всем мире вещи или начинания или места, которое могло бы воспрепятствовать ему». Наконец, если ещё изобретая благословеннейшую причину, притыкаешься неоднократными словами святого Григория Синаита, много говорящего о прелести, случающейся в всём делании, то исправляет себя сам этот святой, говоря «Мы не должны бояться или сомневаться», Бога призывая. Если же некоторые и своротились, будучи повреждены умом, то знай, что они потерпели это от самочиния и высокоумия. Кто же в послушании с вопрошением и смиренно-мудрем ищет Бога, никогда не потерпит вреда благодатью Христа. Ибо кто право живет и непорочно жительствует и удаляется от самоугодия и высокоумия, тому весь бесовский полк, хотя бы и бесчисленный против него поднял искушение, не может повредить, как говорят отцы.

которые же самонадеянно и самовольно ходят, эти в прелесть впадают. Если же некоторые, притыкаясь о камень Священного Писания, принимают указания нам пути прелести поводом к возбранению умного делания, то таковые пусть знают, что они превращают горнее долу и дольнее горе. Не на воспранение умного делания, но предостерегая нас от прелести, указывают нам святые отцы причины, по которым прелесть происходит. Подобным образом Исей Святой Григорий Синаит, повелевая не бояться и не сомневаться обучающемуся в молитве, приводит две причины прелести – самочиние и высокоумие. И Святые Отцы, желая сохранить нас невредимыми от них, повелевают исследовать Священные Писания, научаясь от Него, имея брат брата добрым советником, как говорит Петр Дамаскин. Если нельзя найти искусственного делом и словом старца, по примеру Святых Отец, знающего хорошо Отеческое Писание, то, пребывая наедине и в безмолвии, Всеми силами должно стараться иметь духовное наставление от учений и наставлений Святых Отец, вопрошая о всякой вещи и добродетели. Такую меру и порядок следует сохранять и нам, читая Писание, а не уклоняться от их учения и наставления. Подобно тому, как некоторые, не зная опыта умного делания и считая себя имеющими дар рассуждения, тремя причинами или доводами уклоняются, лучше бы сказать, отводят себя от обучения всему священному деланию.

Во-первых, они считают, что это делание подобает лишь одним святым и бесстрастным мужам, а не страстным. Во-вторых, указывают совершенное скудение наставников и учителей таковому жительству и пути. В-третьих, последующую таковому деланию прелесть. Первая из этих причин или доводов никуда не годна и несправедлива, потому что первая степень для новоначальных монахов состоит в том, чтобы умалять страсти умным трезвением и сердечным блюдением, то есть умную молитву, подобающую деятельному. Вторая безрассудна и неосновательна, потому что за отсутствием наставника и учителя Писания нам Учитель, как сказано выше. Третье же – самопрелестительно, ибо, читая Писание о прелести, этим же Писанием сами себя запинают, криво рассуждая о нем. Вместо того, чтобы принимать Писание как предостережение к познанию прелести, они придумывают и находят причину уклоняться от умного делания. Подобно тому, как полководец, получив известие, что неприятели устроили засаду на пути, намереваясь хитростью и тайным нападением одолеть его, не имея силы открыто с ним бороться, он же, будучи нерассудительным, вместо того, чтобы перехитрить врага и одержать победу нечаянным нападением на его тайную засаду, страшится страха и держа небес страх, и обращается в бегство, покрывая себя вечным позором пред царем и его вельможами.

Если же ты страшишься этого делания и обучения от одного благоговения и простоты сердца твоего, то и я ещё больше вместе с тобой устрашаюсь, но не на основании пустых басен, по которым волка бояться в лес не ходить. И Бога должно бояться, но не убегать и не отрекаться от Него по причине этого страха. Воистину, страха и трепета, сокрушения и смирения и многого испытания Священного Писания и Совета Единодушных Братья требуют это делание, но не бегство и отказы, тем более не дерзости и самоочинения. Ибо дерзкий, сказано, и самонадеянный, порываясь к тому, что выше его достоинства и устроения, в гордости стремится достигнуть преждевременно зрительной молитвы. И еще, если кто мечтает мнением достигнуть высокого, будучи охвачен сатанинским, а не истинным желанием, такового сатана удобно опутывают своими сетями, как раба своего. И что нам стремиться к высокому преуспеянию в умной и священной молитве, которой, по слову святого Исаака, едва сподобляется один из тьмы? Довольно, довольно для нас страстных и немощных, хотя след умного и безмолвия познать, то есть делательную умную молитву, при помощи которой прелоги вражей и злые помыслы порганимы, бывают от сердца. и которые есть подлинное дело новоначальных и страстных монахов, каковым они восстекают, аще Бог восхощет, в зрительную и духовную молитву.

И не следует нам унывать о том, что немногие сподобляются зрительной молитвы, ибо нет неправды у Бога. Только да, не ленимся идти путем, ведущим к этой священной молитве, то есть делательную молитву и сопротивляться прелогам, страстям и злым помыслам. И таким образом, скончавшимся нам на пути святых, удостоимся и жребия их, хотя бы здесь и не достигли совершенства, говорит святой Исаак и многие святые. И ещё опять удивление и ужас, достойное то, как некоторые, знающие Писание, не испытывают его, другие же, и не знали, и не вопрошая, дерзают своим разумом на сие умное внимание, и при том ещё и говорят, будто вниманием стоять и молитвы творить должно в желательной части. То, Бог глаголит, есть среда чрева сердца. Это есть первое и самое извольное прелесть. Не только молитвой внимания не следует в этой части действовать, но и самую ту теплоту, которая приходит от походной части на сердце в час молитвы, ни в каком случае не принимать. Средою же чрева, по святому Феофилакту, называется самое то сердце, и она не при пупе, не посреди груди, но под левым сосцом имеет свое место.

Ибо так распределяются три силы души. Словесная в персях, яростная или ревностная в сердце, Желательное же в чреслах при пупе, куда дьявол имеет удобный вход, по Иову, возмущая и разжигая ее, как пиявка и жаба в болотном озере, и имея пищей и наслаждением походную сладость. Поэтому говорит Григорий Синаит, немалый труд постигнуть истину явственно и быть чисту от того, что противно благодати, ибо под видом истины дьявол обычаи имеет, особенно в новоначальных. Показывает свою прелесть, преображает лукавое свое как бы в духовное, одно вместо другого изображая внутри естественных чресел, мечтательно преобразуя, как хочет, и вместо теплоты наводит свое сжение. Вместо веселья приносит радость бессмысленную и сладость мокротную». Полезно же думается и о том, знать Делателю, что Жене или Теплота исходит от чрезвык сердцу, иногда сама по себе, естественно, помимо помыслов блудных. «И это не от прелести, а от естества», — говорит Святой Калист Патриарх. Если же кто принимает и это за проявление благодати, а не естества, то это, несомненно, есть прелести.

Каково же всё это есть, подвязающемуся не следует обращать внимание, но отвергать. Иногда же дьявол, смешавший своё сжение с похотью нашу, вовлекает ум в блудные помыслы. И это и есть несомненное прелесть. Если же всё тело растепливается, и ум остаётся чистым и бесстрастным, и как бы прилеплённый, покрывается во глубине сердца, начиная и кончая молитву в сердце, это и есть, несомненно, от благодати, а не от прелести. Бывают же некоторым подвижникам немалым препятствием к этому священному деланию и телесная немощь. Не будучи в силах выдержать в должной мере и весе сверхъестественных трудов и постов, каковые имели святые, они полагают, что невозможно им помимо этого начать подвиг умного делания. И таковую их ошибку, приводя в должную меру, Василий Великий так учит. Воздержание, говорит он, каждому по его телесной силе определяется.

И потому, я думаю, прекрасно наблюдать за тем, чтобы, разрушивший безмерным воздержанием телесную силу, не сделать тело слабым и неспособным к добрым делам. ибо следует иметь тело деятельным, не расслабленным никакую безмерностью. Если бы хорошо было человеку быть расслабленным телом и лежать как бы мертвым, едва дышащим, то таковыми, конечно, с самого начала нас и сотворил бы Бог. Если же Он не сотворил нас такими, то погрешают те, кто добре сотворенные, не хранят таким, как оно есть. И потому об одном подвижной благочестии пусть заботится, не злоба ли по причине лености нашла себе место в душе, не ослабла ли в чем-либо трезвение и прилежное восхождение мысли к Богу, не омрачилось ли как-либо освящение духовное и происходящее от него просвещение души. Ибо если сказанное доброе возрастает, то и телесные страсти не будут иметь времени восставать, когда душа упражняется в горнем и не оставляя телу времени обуреваться страстьми. При таком устроении души, принимающей пищу, ничем не различается от невкушающего. И не только пост, но и всегдашнее неедение таковой выполнил и имеет похвалу за особенное попечение о теле, ибо умеренное житие не распаляет похоти».

И святой Исаак согласно с этим сказал «Если понудишь немощное тело свыше силы его, то причиняешь душе смущение на смущение». И святой Иоанн Лествичник говорит «Видел я враждебницу сию утробу, упокоиваемую и подающую уму бодрость, и еще, видел ее изнуряемую постом и производящую истечение, дабы мы надеялись не на себя, но на Бога Живого». С этим согласуется и история, о которой преподобный Никон вспоминает, что в наши уже времена был найден в пустыне один старец, не видевший человека тридцать лет, не евший хлеба, кроме кореньев, исповедавший, что все это время был обуреваем блудным бесом. И рассудили отцы, что не гордость, не пища были причиной такой брани, а то обстоятельства, что ненаучен был старец умному трезвению и противоборству вражеским искушениям. По этому поводу сказал святой Максим «Дай телу твоему по силе его, и весь подвиг твой обрати на умное делание». И еще святой Диадох говорит «Пост имеет похвалу по себе, а не по Богу, ибо он есть орудие благоустрояющее к целомудрию желающих». Посему подвижникам благочестия не подобает высокоумствовать о нем, но вере Божией ожидать конца нашей мысли. Ибо и мастера какого-либо искусства не от орудия хвалятся добрым окончанием дела, но ожидают исполнения, и оно уже обнаруживает достоинство искусства.

Имея таковое установление о принятии пищи, не все усердие и надежду возлагай на один пост, но в меру и по силе своей постясь, стремись к умному деланию. И если имеешь в себе достаточно силы питаться хлебом и водой, добро есть, ибо не укрепляют, сказано, прочие снятия тела так, как хлеб и вода. «Однако не думай, что совершаешь добродетель, так опостяйся, но ожидает поста приобретения целомудрия». «И такой пост будет разумным», — сказал Святой Дорофей. Если же ты немощен, повелевает тебе Святой Григорий Синаид, если хочешь иметь спасение, есть литр хлеба и воды или вина, пить в день три или четыре чаши и от прочих снедий, какие прилучатся, вкусить от всех понемногу, не допуская насыщения, дабы вкушением от всего ты возмог избегнуть кечения и вместе с тем не возгнушался весьма добрых Божьих творений, за все благодаря Бога. Таково рассуждение благоразумных. Если же, вкушая всех случающихся брашен и пия мало вина, сомневаешься в твоем спасении. Это и есть неверие и немощь помысла.

Мера принятия пищи безгрешна и по Богу на три чина полагается – воздержание, доволь и сытость. Воздержание есть, когда при еде чувствуется еще алкания. Доволь – когда нет ни алкания, ни отягощения. Сытость – когда есть малое отягощение. А по насыщении еще есть, дверь есть чревобесия, кою входит блуд. Ты же, сия рассмотрев, по силе твоей избери приличное, не приступай у установленного. Совершенным же свойственное то, по апостолу, чтобы и насыщаться, и алкать, и во всем мощном быть. Всё это тебе, уревнитель умного внимания, от самых подлинных великих и святых Отцов показано, и в чём состоит мера воздержания и рассудительного поста, и как преуспевать во внимании.